Тема законности местоблюстительских полномочий митрополита Петра Крутицкого в таком объеме, с привлечением и тщательным анализом всей известной документации, до сих пор никем еще не поднималась. Эта статья в 1998 г. готовилась к публикации в Парижском журнале «Символ» и уже версталась, как в последний момент редакция испугалась её крайне скандального содержания и решила не печатать.

Введение

В различных церковно-исторических статьях, посвященных событиям в Российской Православной Церкви 1920-30-х гг., не раз приходилось сталкиваться с теорией о том, что Патриарший Местоблюститель Митрополит Крутицкий Петр (Полянский, †1937), как “глава всей Российской Церкви”, является единственным каноническим источником и основанием законного преемства в ней “Высшей Церковной Власти”. Если не брать во внимание, что та же линия рассуждений проводится и в отношении Патриарха Тихона, то отсюда делается следующий вывод: кто посягает на легитимность полномочий и действий митр. Петра и хоть в какой-то мере ставит их под сомнение, тот теряет свою связь не только с Российской “Матерью-Церковью”, но и чуть ли не со всей Церковью Вселенской. Во всяком случае, в Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) и Московской Патриархии (МП) богословско-каноническая мысль движется именно в этом направлении, несмотря на исторический антагонизм этих двух ветвей “русского православия”.

Однако весь курьез данной аргументации заключается в том, что каждая из двух сторон – и РПЦЗ, и МП, утверждая свою каноничность на преемстве от митр. Петра Крутицкого, видят в его действиях то, что они хотят видеть для собственного самоутверждения. Причем, первая, как ни покажется это кому-нибудь странным, окунается, в основном, в область мифотворчества, приписывая Петру такие умонастроения, какими он вовсе никогда не обладал; последняя же более полагается на документальные данные, что заведомо ставит спорящие стороны в неравное положение. Отвергать роль самого митр. Петра в создании данного противоречия означало бы фальсифицировать историю, поэтому первопричину сего недоразумения следует искать именно в его личности.

Под влиянием различных сочинений авторов из РПЦЗ у многих создалось впечатление, что и т. н. “катакомбная” церковь в России будто бы находилась в том же отношении к митр. Петру, что и “зарубежники” с “сергианами”[1]. Но это не так. Теперь в свете новооткрытых данных, а также беспристрастно используя уже известную информацию и документы, мы имеем возможность изложить иной взгляд на означенную проблему в противовес традиционным установкам.

Естественно, что моё исследование будет постоянно обращаться в сфере “антисергианской” идеологии, поскольку именно ересь “сергианства” и, прежде всего, причины её возникновения требуют самого тщательного анализа и опровержения.

Восстановление патриаршества в Российской Православной Церкви и связанные с ним канонические проблемы 

Что есть “сергианство” по определению, наиболее точно, на мой взгляд, изложил архиеп. Андрей (кн. Ухтомский, †1937). По его словам оно –

“есть настоящая квинтэссенция никонианского цезаро-папистского хамства”[2].

Значит истоки этой ереси необходимо искать в таких печальных явлениях жизни Российской Православной Церкви, как папизм и цезарепапизм, проникших в её иерархическое устройство преимущественно со времен Патриарха Никона.

В чем же эти истоки заключались?

Прежде всего, в уничтожении соборности, когда с легкой руки Императора Петра I был учрежден т. н. “Святейший Правительствующий Синод”, который не только заменил собою Патриарха, но и периодически созываемые Соборы. При такой системе управления Синод, состоящий из нескольких представителей епископата во главе с “обер-прокурором”, неизбежно превращался в коллективного папу, подчиненного воле цезаря. Когда же не стало “цезаря”, а вместо него на исторической сцене появился “коллективный антихрист” в лице Советской власти, тогда и возникло сергианство как крайне извращенная форма цезарепапизма. Папизм, к сожалению, никуда не исчез, но перевоплотился в новую невиданную форму. Если раньше русские иерархи исполняли требования формально православного императора, хотя бы требования эти являлись неприемлемыми для церковного сознания, то теперь весьма многие архиереи не посчитали для себя грехом подчиниться богоборцам, стремящимся уничтожить христианство.

Формально законный и полноценный церковный Собор удалось созвать в России лишь в 1917 г. Этот Собор можно считать попыткой восстановления соборности в Российской Церкви, попираемой в течение двухсот лет. Наилучшим выражением соборности есть сам Собор, организации которого столь долго и упорно противились светские власти императорской России.

Принцип соборности наиболее точно сформулирован в 34-м Апостольском правиле:

“Епископам всякаго народа подобает знати перваго в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения; творити же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех. Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух”.

Через призму этой формулы и необходимо смотреть на все события, происшедшие как на Соборе 1917-18 гг., так и по его окончании.

Очень скоро выяснилось, что восстановление соборности в Российской Церкви было только призрачным, а не реальным. Не столько восстановление соборности, сколько восстановление патриаршества стало главной целью Поместного Собора. Избрание Патриарха превратилось в новую манифестацию папизма, приведшую Российскую Церковь к самым нежелательным последствиям.

Традиционное представление о том, что противниками идеи патриаршества являлись одни обновленцы, беспочвенно и неосновательно. Как среди обновленцев имелись сторонники патриаршества, так и среди консервативного крыла находилось немало противников его. Видные профессора и богословы, целый ряд представителей духовенства и мирян Российской Православной Церкви, которые к обновленчеству не имели никакого отношения, предупреждали об опасности возникновения папизма на почве восстановления патриаршества и о других возможных в этой связи негативных явлениях, но их голос не был услышан. Они поставили перед сторонниками избрания Патриарха целый ряд вопросов, которые до конца Собором так и не были разрешены. –

Что есть Патриарх и патриаршество на фоне соборности и конкретно на фоне Соборов?

Каков объем полномочий Патриарха и каковы его права и обязанности в свете 34-го апостольского правила?

Каковы функции Патриарха в межсоборный период, особенно, если период этот затянется на слишком долгое время?

В чем, кроме титула, состоит отличие простого Первоиерарха от Патриарха?

Будет ли Патриарх бесправным исполнителем соборных или синодских решений, или же необходимо учредить чисто папскую модель патриаршества?

Имеет ли Патриарх полномочия в межсоборный период выносить такие решения, которые входят только в компетенцию Поместного Собора?

Несмотря на то, что Собор всё-таки выработал несколько Определений “О правах и обязанностях Патриарха” и “О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете”, где были конкретизированы объемы их власти, тут же стало ясно, что выполнимы эти определения только при нормальной церковной жизни. Даже такому стороннику патриаршества, как архиеп. Кишиневский Анастасий (Грибановский), в своем выступлении на Соборе пришлось признать:

“…В какой форме будет выработано положение о правах и обязанностях Патриарха, это будет зависеть от новых требований жизни, нашей государственности, наших церковно-государственных отношений, которых предрешить мы не можем”[3].

Данные определения являлись насколько смутными по формулировкам, настолько и неясными по содержанию, и вызвали у ряда членов Собора (с обоих сторон) особые нарекания. Так, указывалось, например, на очевидное противоречие в Определении от 4 ноября 1917 г. “О высшем Управлении Православной Российской Церкви”, первый параграф которого гласил:

“В Православной Российской Церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному Собору…”;

а второй противоречил ему:

“…Управление церковное возглавляется Патриархом”[4].

Ближайшие же события показали, что никакие ограничения объемов полномочий Патриарха не способны предотвратить стихийно развивающуюся тенденцию папизма, порожденную восстановленным патриаршим строем. Один из докладчиков на Соборе воистину пророчески возвестил:

“…На мой взгляд, патриаршество не в состоянии оправдать тех слишком широких ожиданий, какие на него возлагаются <…>  В недалеком будущем нам предстоит пережить крушение этих надежд, которое будет тем тягостнее, чем обширней и напряженней были надежды”[5].

Эти слова полностью сбылись как на новоизбранном Патриархе Тихоне, так и, в особенности, на прямых его преемниках.

“Начало болезней”. Время возглавления Российской Православной Церкви Патриархом Тихоном

Практически весь период возглавления Российской Церкви Патриархом Тихоном прошел под постоянным гнетом большевиков.

“Так как Русская Церковь не без воли Божьей вступила в совершенно новые условия, условия необычные, значительно отличающиеся от раннейших условий, церковная практика, включая и постановления Собора 1917-18 гг., к этим новым условиям не приспособлена, так как она образовалась в иных исторических условиях. Положение значительно осложнилось со смерти Святейшего Патриарха Тихона. Вопрос о местоблюстительстве, насколько мне известно, тоже сильно запутан, церковное управление в полном расстройстве”, –

так оценивал церковную обстановку в 1927 г. узник Соловецкого концлагеря архиеп. Иларион (Троицкий)[6].

Хотя формально Священный Синод и Высший Церковный Совет существовали при Патриархе, фактически эти вспомогательные органы управления отсутствовали и никакого значения не имели. Состав их постоянно менялся в связи с арестом того или иного члена, а новоназначенные теряли авторитет как неизбранные Собором[7]. В силу сложившихся условий патр. Тихон был вынужден единолично управлять церковью. Однако перед ним стоял выбор: или отказаться вообще от такого управления, которое не имело никакого смысла, и, оставшись титулярным Патриархом, объявить о всеобщей децентрализации церковной власти (согласно с собственным же Указом № 362 от 7(20).11.1920 г.[8]), или же установить авторитарную власть, взяв на себя всю ответственность за последствия. Патриарх выбрал второе решение, и это стало его коренной ошибкой. В письме митр. Сергию (Страгородскому) от 12.11.1929 г. митрополит Казанский Кирилл доказывал мнимую законность патриаршего единоличного управления:

“…Я мыслю себя в Церкви, унаследовавшей от почившего Патриарха единоличную власть <…> Почивший Патриарх не правил монархически. Он имел и постоянных около себя советников, называя совокупность их Синодом, пользовался для проверки своей архипастырской совести и суждениями прилучившихся архиереев, но никого не ставил рядом с собою для переложения ответственности со своей головы на другие. При нем все распорядительные решения по Церкви были и воспринимались Ею как единоличные распоряжения Святейшего Патриарха”. По мнению митр. Кирилла Патриарший Синод существовал тогда лишь в виде “некоего привеска, то нужного и существующего, то нет”, и этим основным принципом “всегда руководился Святейший в своем управлении Церковью”[9].

Если исходить из рассуждений митр. Кирилла, то становится очевидным явное нарушение патр. Тихоном церковной соборности. Причем, существовавший при Патриархе Синод представлял из себя не более чем фикцию, профанирующую подлинную соборность, что так его деятельность напоминала безобразия синодального периода.

Итак, Высшее Церковное Управление не существовало при патр. Тихоне, а если и существовало, то, конечно, не было свободно в своих волеизъявлениях. Патриарх и его сотрудники находились под постоянным наблюдением новоявленного “обер-прокурора” от атеизма Е. А. Тучкова, который целиком и полностью контролировал все их действия[10]. Тучков уже не являлся “оком государевым”, как это было при кесаре, а сделался “зерцалом Антихриста”. Этот “Ангел сатанин”, как именовал его Тихон, много потрудился, чтобы окружить последнего послушными ГПУ лицами, и, по всей видимости, немало преуспел в этом, т. к. ни один архиерей из тихоновского Синода впоследствии не примкнул к епископам, ушедшим в подполье, но наоборот – все его члены[11] стали сторонниками продажного митр. Сергия.

В задачу данного исследования не входит подробный анализ, какие акты, исходившие от Тихона, являлись подлинными, а какие подложными, тем более, что установить это с точностью историческая наука на сегодняшний день не в состоянии. Более важно сейчас отметить тот факт, что в условиях тотального давления большевиков патриаршество не смогло принести никакой пользы церкви, а только способно было “наломать дров”, что и случилось на самом деле. О соборности в том виде, в котором она была восстановлена Поместным Собором 1917-18 гг., в новых условиях не могло быть и речи. Чрезвычайность ситуации, в которой неожиданно оказалась Российская Церковь, послужила для многих иерархов поводом к самой нечестной спекуляции канонами в ущерб соборности и в угоду карьеризму. Этими “новыми условиями” стало модным оправдывать любые беззакония в пылу борьбы за церковную власть.

В результате стихийно провозглашенного папизма и всех его печальных последствий в период правления патр. Тихона стало почти невозможно для простого смертного разобраться в смысле противоречивых постановлений, исходивших из патриаршей канцелярии.

“Как же точно определить курс Патриарха Тихона? – вопрошает один из них. – В одно время он анафематствует советскую власть, а в другое благословляет. В заграничной Русской Церкви (карловчане) считают, что их автономию патр. Тихон благословил, а противники их утверждают, что другим указом запретил. И вообще, признающие советскую власть не за “кесаря”, а за “антибожие” как авторитет, славят патр. Тихона за его исповедничество, но то же самое делают, начиная от митр. Сергия (Страгородского) и по сей день, сторонники “гибкой политики” в своем сотрудничестве с коммунистами, опираясь на признание (Тихоном) советской власти”[12].

Одним словом, всякий находил в политике Патриарха то, что желал употребить в своё оправдание, нисколько не смущаясь возражениями своих противников, апеллирующих к тому же патриаршему авторитету.

Имелась ли всё же какая-нибудь альтернатива “вынужденному” единоличному правлению патр. Тихона – притом, наглядно продемонстрированная ему другими архиереями? – Да, имелась, и мы можем смело ссылаться на неё в поддержку мнения об ошибочности выбора пути Патриархом. Эту альтернативу показал один из самых старейших и авторитетных иерархов Российской Церкви – митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский). В мае 1922 г., ввиду ареста и заключения патр. Тихона, митр. Агафангелу патриаршей грамотой от 3(16).05.1922 г. было поручено временно возглавить управление Российской Церковью. Не имея возможности, по независящим от него причинам, вступить в непосредственное исполнение своих обязанностей, митр. Агафангел обратился к архипастырям, пастырям и всем верным чадам с Посланием, в котором предложил следующим образом выйти из сложившейся ситуации:

“Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишенные на время высшего руководительства, вы управляйтесь теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей Церковной Власти. Окончательно вершите дела, по которым испрашивали прежде разрешения Св. Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению”[13].

Таким образом митр. Агафангел, ввиду отсутствия ВЦУ, немедленно предложил всем архиереям руководствоваться Указом № 362 патр. Тихона о децентрализации церковной власти, что и было тотчас принято к исполнению на местах. Если бы патр. Тихон пошел по тому же пути, вряд ли мир увидел бы целый ряд таких постановлений, которые без соборного рассуждения он не имел права выпускать (напр., закрытие ВЦУ Заграницей, введение григорианского календаря и др.). Митр. Агафангел не стал удерживать за собой полномочия Заместителя Патриарха во что бы то ни стало, на что впоследствии отважился митр. Петр Крутицкий, и этим Агафангел вовсе обезопасил себя от возможных ошибок, подобных тем, которые учинили Тихон и Петр. Оснований для перехода на положение Указа № 362 у патр. Тихона было еще больше, чем у митр. Агафангела. Прежде всего это физическая невозможность какого-либо свободного управления церковью при полном контроле ГПУ.

Отделившиеся от официальных церковных структур иерархи, целиком никогда не усваивали себе политику патр. Тихона. Именовать эту “истинно-православную” церковь (ИПЦ) “тихоновской” можно лишь в весьма относительном смысле, имея в виду только те деяния Патриарха, которые не противоречили её бескомпромиссному исповеданию. Ни “покаянные” перед Советской властью заявления Тихона, ни другие акты, изданные им исключительно по требованию большевиков, никогда в ИПЦ не воспринимались как законные, а наоборот – осуждались. Особенно же это касалось постоянного стремления патр. Тихона “легализовать” Патриаршее Управление, что впоследствии как будто удалось его преемнику митр. Сергию, который пытался доказать тождественность своего и тихоновского курса.

“Благодарение Господу нашему, – писал по этому поводу еп. Павел (Кратиров) (†1932), – Православной Церкви чужда мысль о непогрешимости патриархов, местоблюстителей и их заместителей <…> Если Патриарх Тихон действительно так думал, как Митрополит Сергий с Синодом, то об этом можно только пожалеть. И напрасно М. Сергий ищет в возможных ошибках Патриарха Тихона какие-то плюсы и оправдания для своих крайне неудачных планов”[14].

Никакой папизм не может быть допустим в христианстве, а любые его проявления требуют трезвой оценки и своевременной ликвидации. Именно поэтому целый ряд русских иерархов[15] еще при жизни патр. Тихона открыто выражали своё несогласие с теми или иными его поступками и кое в чем имели определенный успех[16]. Отсюда всякому должно быть очевидно, что ошибочные действия Патриарха в дальнейшем не могли быть приняты в руководство другими архиереями. Напротив, ими воспользовались именно предатели. Одной из таких весьма неприятных ошибок стал учрежденный патр. Тихоном принцип единоличного наследования высшей церковной власти по “тайным завещаниям”.

Неканоничность назначения митрополита Петра Патриаршим Местоблюстителем

Можно вполне согласиться с выводами историка Л. Регельсона по поводу новой формы преемства церковной власти:

“Экклезиологические принципы, намеченные Всероссийским Церковно-Поместным Собором <…> не были и не могли быть сразу поняты и осуществлены в жизни Русской Церкви. Помимо непривычной “новизны” самих принципов, положение осложнялось еще и тем, что расстрелы, эмиграция и ссылки унесли к моменту кончины Святейшего Патриарха Тихона самых видных иерархов и крупнейших церковных деятелей, которые своим авторитетом могли бы утвердить в общецерковном сознании эти дерзновенные прозрения. Вековые привычки и традиции делали своё дело, приводя к непроизвольному искажению Соборного и Патриаршего замысла о созидании подлинно православных форм церковной жизни. <…> Те члены Русской Церкви, которые сохранили верность патриаршему строю, в большинстве своем еще не осознали с полной ясностью, в чем состоит сущность этого строя. Если Соборные установления были направлены к тому, чтобы Церковь видимым образом осуществила себя как Богочеловеческий организм, как Теократию, реализация которой требовала предельного напряжения свободной человеческой активности, то в сознании многих членов Церкви эта идея Теократии подменялась идеей человеческого единовластия, образ монархии церковной невольно подменялся образом несовершенной монархии государственной, с её <…> системой наследования власти и патриархальным принципом беспрекословного и безответственного послушания “старшим”. Такое частичное отступление с духовных позиций, завоеванных Собором, казалось единственным способом оградить Церковь от натиска обновленчества и прочих раскольников. При этом на время был совсем отвергнут тот путь сохранения православной церковности в бедственных условиях, который был указан Патриархом Тихоном в духе Соборных установлений, – превращение Местной Церкви каждого Епископа в самостоятельное и незыблемое основание Православия. Но, как это не раз случалось в истории Церкви, кажущаяся благочестивой – а в действительности означающая нежелание откликнуться на Божественный Призыв – попытка удержаться на консервативной позиции в борьбе с антиправославными течениями и на этот раз привела к потере всего, что хотели сохранить. Попытка подменить Боговластие единоначалием, попытка заменить трудный путь утверждения достоинства каждого епископа как самостоятельной основы Церкви лжесмиренным послушанием церковно-административному “начальству” привела к разрушению всего патриаршего строя Русской Церкви. В результате Русская Церковь оказалась ввергнутой в те же бедствия, которые несло с собой обновленчество, – частичное восстановление церковно-государственной лжесимфонии и подмена соборно-патриаршего строя Церкви строем административно-бюрократическим”[17].

Как известно, после кончины патр. Тихона в качестве Патриаршего Местоблюстителя и главы всей Российской Церкви ему наследовал митрополит Петр. В этой должности он был утвержден согласно тайному Завещанию почившего Патриарха от 7.01.1925 г. (н. ст.):

“В случае Нашей кончины Наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, предоставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу. Если же и сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то Наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященному Петру, митрополиту Крутицкому. Доводя о настоящем Нашем распоряжении до общего сведения всех Архипастырей, пастырей и верующих Церкви Российской, считаем долгом пояснить, что сие распоряжение заменяет таковое Наше распоряжение, данное в ноябре месяце 1923 года”[18].

Каковы же были юридические основания для издания подобного Завещания? – Сам «Святейший» таковых ни в этом документе, ни в иных других, не приводит вовсе, что уже странно, ибо это являлось его обязанностью. Вместо этого Патриарх указывает на некое его собственное распоряжение от ноября 1923 г., видимо, аналогичного содержания. Но что это было за распоряжение, неизвестно, т. к. текст его не сохранился. Почему оно отменено, тоже осталось неясно. Мнение всех церковных историков, а также иерархов того времени, склонилось к тому, что Завещание Патриарха было основано на Постановлении Поместного Собора от 25.01.1918 г.:

“Принять предложение о немедленном назначении Местоблюстителей самим Патриархом”[19].

Патриарх тогда действительно назначил Чрезвычайных Местоблюстителей, но имена их на Соборе оглашены не были. Л. Регельсон глубоко ошибается, когда пишет, что в своем Завещании

“Патриарх Тихон открыл Церкви имена тех избранников, которых он, по поручению Собора, наметил в 1918 году и которые были наделены Собором чрезвычайными полномочиями – всей полнотой «патриарших прав и обязанностей»”[20].

Это неверно уже потому, что архиерейская хиротония митр. Петра состоялась только в 1920 г., следовательно в 1918 г. он вряд ли мог быть определен патриархом на местоблюстительство[21]. Кого же избрал на эту чрезвычайную должность патр. Тихон, практически никому известно не было. Л. Регельсон и прот. М. Польский считали, что одним из них являлся митр. Петроградский Иосиф (Петровых) (†1937)[22], что подтверждается другими источниками. Как стало известно из секретного протокола Поместного Собора от 28.01.1918 г., Чрезвычайными Местоблюстителями были назначены: митр. Антоний (Храповицкий), митр. Кирилл (Смирнов) и архиеп. Иосиф (Петровых)[23]. В связи с этим возникают два вопроса:

1) имел ли патриарх право в единоличном порядке, без соборного решения, пересматривать данные кандидатуры и выбрать на местоблюстительство других иерархов? и:

2) предоставил ли Собор право Патриарху назначать местоблюстителей по собственному усмотрению, когда угодно, или же означенное Постановление Собора касалось только определенного момента?

На момент написания Патриархом Завещательного распоряжения от 7.01.1925 г. все трое иерархов, назначенные им самим по поручению Собора в 1918 г. в качестве чрезвычайных местоблюстителей, были живы и находились в равном положении с новоназначенными. Особенно идеальным было положение митр. Антония (Храповицкого), возглавлявшего Архиерейский Синод Заграницей и пользовавшегося свободой в полной мере. На свободе (относительной) находился также и митр. Иосиф (Петровых). Поэтому на первый взгляд непонятно, что же побудило Патриарха отвергнуть их кандидатуры (особенно последнего) на местоблюстительство?

У нас есть убедительное доказательство того, что Постановление Поместного Собора от 25.01.1918 г. о назначении Патриархом Чрезвычайных Местоблюстителей действительно касалось только настоящего момента и не могло распространяться на последующее время. Ибо это постановление было принято на основании Заявления за подписями 36 членов Собора следующего содержания:

“Необычайные условия переживаемого времени требуют немедленного замещения должности Местоблюстителя патриаршего престола, к коему на случай отсутствия Патриарха временно переходит полнота патриарших прав. В виду отсутствия о сем правил, изданных Собором, и невозможности ждать до их издания и производства самих выборов, на что потребовалось бы много времени, нижеподписавшиеся предлагают Собору: Просить Святейшего Патриарха незамедлительно назначить самому временного местоблюстителя и лиц, заменяющих его в случае отсутствия, впредь до установления Собором самого порядка избрания и производства самих выборов на означенную должность…”[24]

Как видно из текста Постановления Поместного Собора от 25.01.1918 г. о немедленном назначении Патриархом Чрезвычайных Местоблюстителей, оно было утверждено именно на основании сего предложения и ограничивалось изданием таких соборных решений, которые уже твердо устанавливали определенный порядок избрания и производства выборов местоблюстителя. Через 6 месяцев такие решения были действительно приняты в виде двух Определений: от 28.07(10.08).1918 г. “О Местоблюстителе Патриаршего Престола” и от 31.07(13.08).1918 г. “О порядке избрания Святейшего Патриарха”, в которых указывалось:

“По освобождении патриаршего престола, старейший из членов Священного Синода, после предварительного совещания с прочими членами Синода, незамедлительно созывает соединенное присутствие Священного Синода и Высшего Церковного Совета” (от 28.07.18 г., §2);

“В соединенном присутствии, под председательством того же старейшего иерарха, члены Священного Синода и Высшего Церковного Совета тайным голосованием избирают Местоблюстителя из среды присутствующих членов Священного Синода, причем, избранным считается получивший более половины избирательных голосов” (там же, §3);

“Местоблюститель патриаршего престола избирается на время междупатриаршества” (там же, §1);

“Священный Синод совместно с Высшим Церковным Советом в нарочитом заседании, под председательством Местоблюстителя патриаршего престола, постановляет о созыве в трехмесячный срок Собора для избрания Патриарха” (от 31.8.18 г., §3)[25].

Как видно из данных Определений, в них указан порядок, по которому должен избираться Местоблюститель Патриаршего Престола, из чего становится ясно, что Собор никогда не предоставлял Патриарху неограниченного права в любое время единолично назначать себе Заместителей. Такое право ему дано было только один раз, причем, оно было ограничено 6 месяцами, – т. е. до того момента, пока Собором не были выработаны вышеприведенные Определения. Чрезвычайные Местоблюстители, назначенные по поручению Поместного Собора Патриархом, так и не приступили к выполнению своих прав и обязанностей, – их полномочия автоматически заканчивались с изданием новых Определений о Местоблюстителе и о порядке избрания Патриарха. Вот почему Завещательное распоряжение Тихона от 7.01.1925 г. о назначении Местоблюстителя не было основано на тех или иных решениях Поместного Собора 1917‑18 гг., а целиком и полностью являлось выражением единоличной воли Патриарха. Одновременно мы находим ответ на вопрос, почему назначение Патриархом трех Чрезвычайных Местоблюстителей в 1918 г. не имело абсолютного смысла и не было использовано им позднее, при составлении завещания в 1925 г. (митр. Иосиф впервые стал фигурировать в качестве Заместителя в завещании митр. Петра, что, конечно, не могло быть случайностью). Становится понятно и то, почему никто из трех Чрезвычайных Местоблюстителей не предъявил своих местоблюстительских прав как после смерти Патриарха, так и после ареста митр. Петра.

В связи с этим весьма интересны рассуждения митр. Сергия (Страгородского) о смысле завещательного распоряжения патр. Тихона.

“Дело в том, – писал митр. Сергий митр. Кириллу, – что с титулом “Заместитель” произошло у нас то же, что и с титулом “Патриарший Местоблюститель”. В завещании Святейшего Патриарха говорится только о переходе патриарших прав и обязанностей, и уже сам Владыка – митрополит Петр решил именоваться “Патриаршим Местоблюстителем”, по букве же завещания, его титул должен бы быть: “Исполняющий обязанности Патриарха” <…> Было бы ни с чем не сообразно, пользуясь тождеством титула, применять ко Владыке – митрополиту Петру известное “Положение о Местоблюстителе”, принятое на Соборе 1917-1918 гг….”[26]

Характерно, что митр. Кириллу не нашлось, что ответить на это заявление митр. Сергия о незаконном присвоении себе митр. Петром титула “Патриарший Местоблюститель” и сопряженных вместе с этим титулом прав и обязанностей. Таким образом, мы сталкиваемся еще и с учреждением совершенно новой формы церковной власти, не имеющей никаких прецедентов в постановлениях Поместного Собора 1917-18 гг.

Другой вопрос, который возникает в связи с Завещательным распоряжением патр. Тихона от 7.01.1925 г., это в каких условиях оно было составлено. Некоторые данные об этом мы находим в малодоступной широкому кругу читателей книге неизвестного автора из Советского Союза “В объятиях семиглавого змия”. Автор, очевидно, принадлежавший к ИПЦ, пишет следующее:

“Мы не можем себе представить то духовное состояние, те обстоятельства, в каких патр. Тихон писал своё завещание в лечебнице на Остоженке. Несколько подозрительным становится то, что Патриарх указывает в завещании иерархов, посаженных на неопределенный срок в тюрьму. Один из них оставался на свободе – митр. Петр Крутицкий. Лечащий врач Э. Бакунина кое-что упоминает об этом иерархе: «Петра Крутицкого Патриарх, видимо, не очень долюбливал, хотя в приеме ему никогда не отказывал. Это был высокий, тучный и довольно неприятный в обращении (пышноволосый) человек. Говорили, что Патриарх недолюбливал его за то, что он слишком настойчиво добивался перед ним поста московского митрополита и почти вынудил его назначение…»”[27].

Это свидетельство заслуживает особого внимания, т. к. дальнейшие события, связанные со вступлением митр. Петра в обязанности Патриаршего Местоблюстителя, в литературе принято освещать по версии о тайном Завещании Патриарха. Сразу после похорон Тихона митр. Петр перед сонмом архиереев, собравшихся в Донском монастыре,

“торжественно заявил, что у него на руках находится завещание Патриарха Тихона, которое он и вскрыл из запечатанного конверта”[28].

Судя по официальной датировке документа, он в запечатанном виде пролежал целых три месяца до того дня, пока не был вскрыт митр. Петром. Переведенный в декабре месяце 1924 г. в лечебницу патриарх действительно мог тотчас составить Завещание, в котором он назначал себе Заместителя, но возникает вопрос: почему оно тогда же и не было обнародовано? Ведь подобное распоряжение уже имело место, когда Патриарх подвергся в 1922 г. аресту и заключению, а митр. Агафангел, согласно этому распоряжению тотчас возглавил управление Российской Церковью!… У нас есть много оснований сомневаться в том, что Завещательное распоряжение патр. Тихона от 7.01.1925 г. являлось действительно тайным, совершенно неизвестным властям и лично Тучкову.

Во-первых, следует серьезно принять к сведению показания Бакуниной о властолюбии митр. Петра, что подтверждается подобной характеристикой в его адрес авторитетных иерархов (об этом еще будет речь ниже). О том, что Петр в самом деле домогался высокого поста, свидетельствует уже одно то, что Завещательное распоряжение Патриарха, как выше заметил неизвестный автор, было составлено так, что заранее всем было ясно: Местоблюстителем станет именно митр. Петр, т. к. два других кандидата, митрополиты Кирилл и Агафангел, находились в бессрочной ссылке и не могли приступить к исполнению своих обязанностей. И не только Патриарху, но и Тучкову об этом было очень хорошо известно. Если бы Тучков не был своевременно осведомлен о содержании “тайного” завещания (хотя бы со слов митр. Петра), вряд ли он позволил бы открыто провести театрализованные “выборы” Местоблюстителя в Москве. Да и случайно ли конверт оказался именно у Петра? Такой поворот дела не просто “подозрителен”, но вполне выявляет нечестность пути, по которому митр. Петр стремился к власти. Возможно, такое стремление было вызвано мнимо благими соображениями о “пользе” для церкви. Однако дальнейшее развитие событий показывает, что в реальности ничего, кроме вреда, из этого не вышло.

Во-вторых, само Совещание архиереев в Донском монастыре вызывает много недоумений. Неканоничность этого Совещания не вызывает сомнений по целому ряду причин:

1) его никто из иерархов не созывал, но оно всецело было инициировано Тучковым;

2) в этом Совещании явно была заинтересована Советская власть, которая и разрешила его проведение, а без её санкции ни одно крупное собрание архиереев в столице не могло состояться;

3) единственной процедурой Совещания являлось избрание Местоблюстителя, обсуждение же иных церковных проблем, накопившихся за семилетний межсоборный период, властями, очевидно, было запрещено, – т. е. данное архиерейское Совещание было явно несвободным в своих действиях.

Из этого ясно, что ничего общего с определением «Собор» это Совещание не имело. Если бы это был на самом деле Собор, свободный от всякого давления извне, как хотя бы Поместный Собор 1917/18 гг., то он естественно занялся бы не сомнительным избранием Местоблюстителя, а прямо выборами нового, законного для всех Патриарха и вспомогательных органов церковного управления при нем, пригласив заодно к участию в этом деле прочих иерархов, кого было возможно. Вот почему утверждение, будто избрание митр. Петра Патриаршим Местоблюстителем означенным архиерейским Совещанием в Донском монастыре было равносильно избранию на Соборе, не имеет под собой никаких убедительных оснований.

Так или иначе, но присутствовавшие в Донском монастыре архиереи вынесли следующее решение:

“Убедившись в подлинности документа [т. е. Завещательного распоряжения патриарха, – Л. Л. Г.] и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл, ни митрополит Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященный митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего ПАТРИАРХА должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя”[29].

При ближайшем рассмотрении состава архиереев, подписавших сей акт, можно увидеть, что только 16 из 61 впоследствии твердо встали на путь непризнания Декларации 1927 г. и митр. Сергия, все же остальные уклонились в сергианство или григорианство. При этом надо учитывать, что из этих 16 иерархов некоторые в дальнейшем отвергли митр. Петра как главу Российской Церкви (об этом скажем ниже). Совещание в Донском монастыре не могло выражать мнение всего российского епископата, так как оно по своему составу было непредставительным, в нем даже не участвовали все те архиереи, которые присутствовали в Москве на отпевании Патриарха[30], не говоря уже об огромном количестве других, вообще не прибывших на похороны.

На неканоничность избрания митр. Петра в Местоблюстители Совещанием 60-ти на основании тайного Завещательного распоряжения патр. Тихона от 7.01.1925 г. справедливо указывает и Л. Регельсон:

“Большинство собравшихся архиереев восприняло это распоряжение как “завещание” (так называет этот документ и сам митр. Петр в своем первом послании), и в этой нечеткости понимания соборного происхождения власти Чрезвычайных Местоблюстителей уже скрывалась опасность будущих тяжких ошибок. Но никто не мог тогда предполагать, что эти, на первый взгляд, “тонкости” в действительности будут определять судьбу Русской Церкви. Всё покрывалось благоговением перед волей почившего Патриарха и сознанием необходимости иметь единственного и бесспорного возглавителя Церкви. Возможно, что здесь в сознании архиереев, в их понимании благодатной природы церковной власти на первый план выступила идея “благословения”, игравшего столь важную роль в русской церковной и, особенно, монашеской жизни. Отсюда и представления о “преемстве власти” и “послушании во исполнение воли почившего Патриарха”, выраженные в тексте заключения, подписанного архиереями, еще не осознавшими, что харизма первосвятительской власти есть нечто такое, что дается лишь при условии соборного избрания и путем завещания или благословения не передается”[31].

Церковное сознание было еще очень далеко от идеи освобождения из рабского послушания воле высокопоставленных чиновников.

Вновь был отвергнут единственно правильный выход из сложившейся ситуации – Указ № 362 от 7(20).11.1920 г. патр. Тихона о децентрализации церковной власти. Вместо этого был выбран совершенно неканонический путь, запрещенный 23-м правилом Антиохийского Собора:

“Епископу не позволяется, вместо себя, поставляти другаго, в преемника себе, хотя бы он был и при конце жизни: аще же что таковое соделано будет, то поставление да будет недействительно. Но да соблюдается постановление церковное, определяющее, что Епископа должно поставляти не инако, разве с Собором и по суду Епископов, имеющих власть произвести достойнаго по кончине преставльшагося”.

Митрополит Петр в роли Патриаршего Местоблюстителя до своего ареста в декабре 1925 г.

Итак, митр. Петр Крутицкий 30.03(12.04).1925 г. был утвержден в качестве Патриаршего Местоблюстителя. Чтобы познакомиться с ним поближе, приведем его биографические данные.

Митрополит Петр: В миру Полянский Петр Феодорович, род. 28.06.1862 г. в с. Сторожевом Коротоякского уезда Воронежской губ. в семье священника. В 1885 г. окончил Воронежскую ДС. Служил псаломщиком в с. Девицы. В 1892 г. окончил МДА, назначен помощником инспектора при Академии. Преподаватель частного женского училища в г. Сергиев-Посад. Исполнял обязанности секретаря Общества спасения на водах. 1895 г. – состоял в должности церковного старосты в родном селе. 1896 г. – преподаватель Звенигородского дух. училища, затем смотритель Жировицкого дух. училища. 1897 г. – магистр богословия (за работу “1-е Послание св. Ап. Павла к Тимофею”). 1906 г. – сверхштатный член Учебного Комитета при Св. Синоде, ревизор духовных учебных заведений. 1916 г. – действительный статский советник (соответствующий генерал-майору военной службы) с назначением на должность постоянного присутствующего члена Учебного Комитета при Св. Синоде. 1917-18 гг. – участник Поместного Собора РПЦ по выборам от мирян. По окончании Собора устранился от церковных дел и поступил на советскую службу управляющим (гл. бухгалтером) московской фабрики “Богатырь”. После неудавшейся советской карьеры, в 1920 г., по рекомендации патр. Тихона, принял постриг с именем Петра и рукоположен в иеромонаха митр. Сергием (Страгородским). Являлся помощником Патриарха в делах церковного управления. 25.09(8.10).1920 г. – хиротонисан патр. Тихоном в еп. Подольского, вик. Московской епархии. 1920 г. – арест, ссылка в Великий Устюг. По возвращении в 1923 г., возведен в сан архиепископа. 1924 г. – митрополит Крутицкий, член Св. Синода при патр. Тихоне[32].

Его стремительное продвижение по иерархической лестнице (от мирянина до главы Российской Церкви за 5(!) лет) дает основания видеть в митр. Петре выдвиженца (хотя и не вполне удавшегося) Е. А. Тучкова. Будучи назначенным патр. Тихоном на пост Патриаршего Местоблюстителя, митр. Петр не только не был достаточно известен в широких кругах церковной иерархии, но и перешагнул через головы множества более авторитетных и старейших по хиротонии архиереев. Совместно с патр. Тихоном, при участии Тучкова, он вел тайную борьбу (при внешнем доброжелательстве) с группой консервативных иерархов, объединявшихся в Свято-Даниловом монастыре под духовным руководством архиеп. Феодора (Поздеевского). Арест последнего и ряда других “даниловцев” в 1924-26 гг. связывают непосредственно с интригами и провокациями митр. Петра.

Свою деятельность как Патриарший Местоблюститель митр. Петр начал с того, что принялся всячески пропагандировать предсмертное Послание патр. Тихона от 25.03(7.04).1925 г., в котором имелись формулировки, недопустимые для христианского сознания (например, призыв к народу “слиться с Нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти в её трудах для общенародного блага”, а также призыв “без боязни погрешить против Святой веры, подчиняться Советской власти не за страх, а за совесть”). Сразу же после того, как участники архиерейского Совещания, провозгласившего митр. Петра Местоблюстителем, разъехались, последний подал (вместе с митр. Тихоном Уральским) Заявление в редакцию газеты “Известия” с просьбой опубликовать это патриаршее Послание[33]. Через месяц, в той же газете, отвечая на вопросы корреспондента, митр. Петр еще раз подтвердил его подлинность[34]. Со слов протопресвитера Василия Виноградова, бывшего долгое время ближайшим сотрудником патр. Тихона, устно

“митрополит Петр на обращаемые к нему недоуменные вопросы не только никогда не отрицал подлинности патриаршего послания, но положительно это утверждал, отвечая, что послание он “сам лично получил из рук патриарха” и сам лично, с согласия остальных двух членов патриаршего Синода (митрополитов Тихона Уральского и Серафима Тверского) направил в редакцию “Известий” для напечатания, конечно, с ведома и разрешения начальника церковного отдела ГПУ Тучкова. Оба члена Синода подтверждали это заявление”[35].

Но для нас в данном случае вопрос о подлинности этого Послания отходит на второй план[36]. Подлинным оно было или нет – не важно. Важно то, что Петр, исполняя волю Тучкова, всячески его рекламировал в надежде за это получить от него “легализацию”. Однако акция провалилась, так как молва о подложности Послания всё более усиливалась в народных массах и в среде иерархии и популярностью оно не пользовалось.

Как и патриаршество Тихона (особенно в последние годы), местоблюстительство Петра было не только бесполезным, но даже еще более вредным для Российской Церкви. Естественно правление Петра также протекало под полным и неусыпным контролем ГПУ[37]. Советская власть всячески тормозила вопрос о созыве нового Поместного Всероссийского Собора для выборов законного Патриарха, а потому в этом направлении пресекало любые мероприятия митр. Петра. Поэтому закономерным итогом всего этого явилось то, что митр. Петр вынужден был, как в своё время и патр. Тихон, управлять церковью единолично, что не могло пагубно не отразиться на всем дальнейшем ходе истории. Никаких вспомогательных органов церковного управления – ни Священного Патриаршего Синода, ни Высшего Церковного Совета – большевики не позволили сформировать митр. Петру. Патриарший строй еще раз доказывал свою полную несостоятельность в условиях тоталитарного советского режима.

Еще более печальной предстает перед нами картина взаимоотношений митр. Петра с Е. Тучковым и Советской властью вообще. В своей деятельности митр. Петр оказался полностью парализован, без протекции ГПУ он не мог предпринять ни единого шага. В качестве примера можно привести множество собственных высказываний митр. Петра, который даже в мелочах действовал “с разрешения властей” (Письмо митр. Агафангелу от 9(22).05.1926 г.), призывал “охранять нашу православную веру, являя везде и всюду примеры <…> повиновения гражданской власти, в согласии с заповедями Божьими” (Послание от 15(28).07.1925 г.), и даже в начале 1926 г. договорился до того, что – по его собственным словам – “архиепископ Иосиф не может принять его” поручения воспринять на себя права Патриаршего Местоблюстителя по одной единственной причине – “так как совсем не известен советской власти”! (Резолюция митр. Петра на докладе членов ВВЦС от 19.01(1.02).1926 г.)[38]. “…Необходимо не выйти из повиновения власти и не нарушить своих отношений с нею”, – декларировал свою лояльность к большевикам митр. Петр в письме Е. А. Тучкову от 14.11.1926 г.[39]

Но вместе с тем необходимо отметить, что митр. Петр, конечно, не был тем, чем впоследствии сделался его преемник митр. Сергий (Страгородский). Митр. Петр отказался пойти на целый ряд уступок Советской власти, стремившейся подчинить Российскую Церковь своим разрушительным целям, и его арест стал неизбежен. Но с другой стороны следует признать, что фигура митр. Петра в глазах некоторых писателей приобрела слишком гиперболизированные очертания, основанные большей частью не на реальных фактах, а на вымыслах, которые имеют не столько документально-исторический, сколько апокрифический характер. Так, к примеру, совершенно неправдоподобно свидетельство протопресв. Михаила Польского о том, что митр. Петр “запросто выпроваживал его [Тучкова] из своих покоев”, когда тот предъявлял ему свои незаконные требования[40]. Наиболее достоверными являются показания протопресв. В. Виноградова, лично знавшего митр. Петра и хорошо изучившего его настроения. По мнению В. Виноградова, многие

“в утешение себе создают фантастический облик митр. Петра, окружая его ореолом примерной твердости в отношении Сов. власти, несмотря на все “пытки”. Но увы – всё это благочестивая фантазия. В действительности митр. Петр был очень милый, добрый и простой доступный человек, но крайне робкий и боязливый, дрожавший даже при одной мысли попасть в тюрьму и никогда не дерзавший в чем-либо противоречить требованиям Сов. власти. И если он попал в тюрьму, то не за стойкость, а потому что при всем желании угодить Сов. власти так, чтобы его не трогали, сделать этого не сумел. И никаких “пыток” он никогда не претерпевал, а только долгие годы жил в отдаленной ссылке. В церковных канонах он мало разбирался и с ними мало считался”[41].

Всё это вполне подтверждается и собственными словами митр. Петра, сказанными им в письме Е. А. Тучкову от 20.12.1932 г.:

“Если бы Вы потрудились восстановить в памяти прошлое, то едва ли могли бы извлечь оттуда что-нибудь компрометирующее меня”[42],

а также – в письме зам. нач. ОГПУ от 1926 г.:

“Мои отношения к советской власти всегда были добросовестными и безупречными”[43].

Поведение митр. Петра вызывало, конечно, определенные подозрения в церковном народе.

“Простите за откровенность, – жаловался митр. Петр Тучкову в письме от 14.01.1926 г., – к человеку, который часто сносится с ГПУ, народ доверия не питает. Наши, например, с митрополитом Серафимом Тверским при Патриархе Тихоне частые посещения ГПУ истолковывались далеко не в нашу пользу, а митрополита Серафима народная молва прозвала даже “Лубянским митрополитом”. И я замечал, что в начале моего управления Церковью многие сторонились меня”[44].

Незадолго перед своим арестом митр. Петр совершает главный свой антиканонический акт – издает собственное тайное Завещание с передачей своих прав своему т. н. “Заместителю”. Последнее уже являлось явным произволом, недопустимой спекуляцией местоблюстительскими полномочиями. На этот раз единоличное учреждение новой должности “Заместителя Патриаршего Местоблюстителя” не имело под собой даже косвенных канонических оснований. Новая должность являлась уже полным абсурдом и не могла быть оправдана никакими “чрезвычайными условиями” или “безвыходностью ситуации” в стремлении “сохранить преемство патриаршего строя” во что бы то ни стало и т. п.

Как известно, митр. Петр воспринял на себя обязанности Патриаршего Местоблюстителя только потому, что иные кандидаты на этот пост, указанные в Завещании патр. Тихона первыми перед митр. Петром, не имели возможности приступить к управлению церковью, т. к. находились в ссылке. Следовательно и Петр, направляясь туда же, не имел полномочий оставлять за собой прав и обязанностей Патриаршего Местоблюстителя, а тем более произвольно передавать их кому-либо по собственному усмотрению. И вместо того, чтобы управление церковью вручить непосредственно Божьему промыслу, митр. Петр передал их бывшему обновленцу, каковым являлся митр. Сергий (Страгородский).

Но самое поразительное во всем этом то, что митр. Петр умудрился составить целых три Завещания о преемстве власти, которые по сути входили в противоречие между собой. Одно, от 22.11(5.12).1925 г., гласило:

“В случае нашей кончины, наши права и обязанности, как Патриаршего Местоблюстителя, до законного выбора нового Патриарха, предоставляем временно, согласно воле в Бозе почившего Святейшего Патриарха Тихона, Высокопреосвященнейшим митрополитам Казанскому Кириллу и Ярославскому Агафангелу. В случае невозможности, по каким-либо обстоятельствам, тому и другому митрополиту вступить в отправление означенных прав и обязанностей, таковые передать Высокопреосвященнейшему митрополиту Новгородскому Арсению. Если же и сему митрополиту не представится возможным осуществить это, то права и обязанности Патриаршего Местоблюстителя переходят к Высокопреосвященнейшему митрополиту Нижегородскому Сергию”.

Другое, от 23.11(6.12). 1925 г., т. е. составленное буквально на следующий день, объявляло:

“В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию, митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил, Экзарх Украины или Высокопреосвященнейший Иосиф, архиепископ Ростовский…”[45].

При прочтении этих документов сразу бросается в глаза не только разница содержания, но и разница по форме. 1-е Завещание предполагает передачу церковной власти в случае кончины митр. Петра и, прежде всего, называет кандидатов, утвержденных самим Патр. Тихоном; 2-е Завещание говорит не о кончине, а о невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять местоблюстительские полномочия (т. е. ссылка, тюрьма или болезнь митр. Петра) и предлагает передать таковые иным лицам, не указанным в Завещательном распоряжении Патриарха. Однако сразу после ареста митр. Петра широкое распространение получило именно это последнее Завещание.

“Но о втором Завещании [от 5.12.1925 г., – Л. Л. Г.] мир узнаёт от Сергия только тогда, когда умерли митр. Агафангел и Арсений, а митр. Кирилла он заранее запретил в священнослужении за непризнание его новой политики”[46].

Произошло это лишь в начале 1937 г.[47] С другой стороны, нельзя не заметить и некоторого сходства обоих Завещаний: и то, и другое составлены так, что почти с полной уверенностью можно было ожидать вступления в должность исполняющего обязанности Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия. Также очевидно, что второе Завещание являлось как бы продолжением, развитием первого.

О третьем Завещании (по времени первом) мы узнаем из показаний митр. Петра, которые он дал на первом же допросе после своего ареста:

“Первое я написал, я не помню, в июне, а, может быть, даже и в мае, одним словом – в летние месяцы; я последовательно назначал своими заместителями митрополита Сергия Нижегородского, епископа Николая Добронравова, потом его посадили, и я должен был изменить <…> так, я писал несколько раз…”[48].

Из сопоставлений свидетельств из разных источников, внушающих доверие, можно с полной уверенностью заключить, что Завещания митр. Петра действительно были тайными и власти об их содержании ничего не знали (хотя не исключено, что кандидатуры на пост Заместителя могли предварительно пройти апробацию у Тучкова). Два последних Завещания были составлены Петром за несколько дней до его ареста, о котором он мог догадаться по начавшейся незадолго до того новой волне арестов архиереев в Москве.

Итак, в присутствии двух благочинных Завещание от 6.12.1925 г. было запечатано и отдано брату митр. Петра прот. Василию Полянскому, которому поручалось доставить его до адресатов, что, очевидно, и было исполнено[49].

В качестве заключения этой главы вновь позволю себе привести слова Л. Регельсона, который, в отличие от многих других церковных историков, сумел грамотно подойти к вопросу:

“…Заместительство было нововведением, не предусмотренным никакими предыдущими церковными установлениями. Если строго следовать принципам, установленным Собором и Патриархом, то с арестом митр. Петра должен был вступить в действие Указ 7(20) ноября 1920 г. о децентрализации церковной структуры и самоуправлении епархий”[50].

В который раз единовластной волей одного человека был отвергнут канонический путь для Российской Церкви в её гонимом положении, что позже “породило много бедствий, соблазнов и недоумений”[51]. Во имя торжества папизма принцип соборности был окончательно попран.

Л. Л. Гифес

Перейти к продолжению…

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Еще более удивительной выглядит попытка Н. Савченко отождествить РПЦЗ с ИПЦ в связи с их отношением к митр. Петру: “В настоящее время Русская Зарубежная Церковь, которая в России часто называется Истинно-Православной Церковью(?!), является духовной и канонической преемницей дореволюционной Российской Церкви. Пребывавшие до мученической кончины митрополита Петра в духовном с ним единстве и переписке истинно-православные, остались несомненными правопреемниками Российской Церкви…” – Савченко Н. О каноническом преемстве церковной власти в России и за границей от митрополита Крутицкого Петра. // “Православная Русь”. 1997. № 23. Несостоятельной выглядит также попытка В. Мосса соединить в Петре Катакомбную Церковь с МП: “…За первые 10 лет [после издания Декларации, – Л. Л. Г.] и ИПХ, и сергиане признавали главенство Патриаршего Местоблюстителя митр. Петра и формально состояли в общении с ним”. – Мосс В. Сергианство как ересь. Машинопись. 1998, стр. 1. В то же время официальное сергианское богословие продолжает настаивать на том, что митр. Петр признавал именно митр. Сергия, что и было на самом деле.

[2] Цит. по: Зеленогорский М. Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (князя Ухтомского). М. 1991, стр. 203.

[3] Деяния Священного Собора РПЦ 1917-1918 гг. Т. 2. Петроград. 1918, стр. 257.

[4] Собрание Определений и Постановлений Священного Собора РПЦ 1917-1918 гг. М. 1918, стр. 3; также см. по этому поводу прекрасный доклад В. В. Радзимовского. – Деяния Свящ. Соб. РПЦ. Т. 2, стр. 291-295.

[5] Деяния Свящ. Соб. РПЦ. Т. 2, стр. 417.

[6] Письмо архиеп. Илариона от 13(26).02.1927 г. // Губонин М. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти 1917-1943. М. 1994, стр. 494.

[7] См.: Определение Поместного Собора РПЦ от 7 дек. 1917 г. // Собрание Определений…, стр. 7-11. По этому поводу митр. Сергий (Страгородский) писал: “Знаменательно, что ко дню смерти Патриарха из всего столь широко на Соборе задуманного аппарата остался один Патриарх. Он один сохранил свои полученные от Собора полномочия на управление Российской Церковью. Срок полномочий членов Синода и Высшего Церковного Совета уже давно истек, и они не могли более принимать участия в управлении. Существовавший при Патриархе Синод из трех архиепископов, а потом – митрополитов, полномочий от Собора не имел, был избран по личному приглашению Почившего и с его смертью терял полномочия”. – Сергий (Страгородский), митр. О полномочиях Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя. // Акты патр. Тихона…, стр. 693.

[8] “…В случае, если <…> высшее церковное управление во главе со Святейшим Патриархом почему-либо прекратит свою деятельность <…> епархиальный архиерей воспринимает на себя всю полноту власти, предоставленной ему церковными канонами, принимая все меры к устроению местной церковной жизни…” – см. §§ 2-4 сего Указа.

[9] Акты Патр. Тихона…, стр. 652.

[10] В частности, “Тучков <…> при святейшем Патриархе Тихоне всегда присутствовал на заседаниях Священного Синода…” – Феодосий (Алмазов), архим. Мои воспоминания. М. 1997 г., стр. 127. На пятом году советской власти Патр. Тихон передвигался по Москве в сопровождении красноармейца. Схимонах Епифаний (Чернов), со слов схиархиеп. Петра (Ладыгина), даже утверждал, что Е.А.Тучков “не спускал глаз с Патриарха, даже на келейной молитве и то присутствовал…” – См.: Церковь Катакомбная на земле Российской, стр. 80.

[11] В разное время в состав “тихоновского” Синода входили: митрополит Крутицкий Петр (Полянский), митрополит Тверской Серафим (Александров), митрополит Уральский Тихон (Оболенский), архиепископ Верейский Иларион (Троицкий), архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский).

[12] В объятиях семиглавого змия. Церковь в порабощенной России. Неизвестного автора из Советского Союза. Монреаль. 1984, стр. 32.

[13] Послание митр. Агафангела от 5(18).6.1922 г. // Акты Патр. Тихона…, стр. 220.

[14] Письмо епископа “отошедшего” к епископу “неотошедшему” от 31.12.1927 г. // “Церковная жизнь”. 1933. № 7, стр. 123, 126.

[15] Против незаконных действий Патриарха выступали т. н. “даниловцы” во главе с архиеп. Феодором (Поздеевским) (†1937), а также архиеп. Андрей (Ухтомский), митр. Кирилл (Смирнов) (†1937) и другие. Об этом подробнее скажем далее.

[16] Точно таким же образом, как впоследствии к митр. Сергию, к патр. Тихону, после его антиканонических мероприятий, из разных уголков страны прибывали делегации с требованием разъяснить его политику. Также ему направлялись послания с протестом. Но в отличие от митр. Сергия Тихон внимал голосу церкви и неоднократно исправлял свои погрешности. Со слов проф. М. А. Новоселова (возможно, тайный епископ Марк, †1938), неоднократно имели место “беседы Патриарха Тихона с приближенными с просьбой не доверять заявлениям, которые под его именем появляются в советской печати”. – См.: Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. Париж. 1977, стр. 342. Вот только непонятно, почему же Тихон, хорошая зная о том, что его послания подделываются, публично не заявлял об этом или хотя не покинул пост патриарха, чтобы не дискредитировать своё служение?

[17] Там же, стр. 96-97.

[18] Акты Патр. Тихона…, стр. 340-344.

[19] Деяния Свящ. Соб. РПЦ, Вып. 1. Кн. 6. М. 1918, стр. 73-75.

[20] Регельсон Л. Цит. соч., стр. 98.

[21] Составители “Истории РПЦ” ошибаются, говоря, что патр. Тихон назначил митр. Петра в местоблюстители, когда тот еще был мирянином: авторы не могут указать источника такого утверждения. – См.: История РПЦ. Новый Патриарший период. Т. 1. 1917-1970. СПб. 1997, стр. 206.

[22] См.: Регельсон Л. Цит. соч., с. 590; Польский М., протопресв. Новые мученики Российские. Т. 2. Джорд. 1957, стр. 2.

[23] Эти данные основаны на сообщении (источник неподтвержден) прот. Петра Первушина, принимавшего участие в работе секретариата Поместного Собора 1917-18 гг. Если это так, то отсюда понятно, почему Карловацкий Собор 4.12.1921 г. присвоил митр. Антонию (Храповицкому) титул “Заместителя Всероссийского Патриарха”. – См.: “Церковный Вестник”. 1926. № 10-11, стр. 12.

[24] Деяния Свящ. Соб. РПЦ. Кн. 6. Вып. 1. М. 1918, стр. 73-74.

[25] Собрание Определений и Постановлений Свящ. Соб. РПЦ. Вып. 4. М. 1918, стр. 3, 7.

[26] Письмо 1-е митр. Сергия митр. Кириллу от 18.09.1929 г. // Акты Патр. Тихона…, стр. 645, 693.

[27] В объятиях семиглавого змия, с. 39-41; см. также: Польский М., протопр. Цит. соч. Т. 1. Джорд. 1949, стр. 115.

[28] Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М. 1996, стр. 444.

[29] Послание митр. Петра от 30.03(12.04).1925 г. // Акты Патр. Тихона…, стр. 413.

[30] Один источник указывает, что на погребении патр. Тихона присутствовало 63 архиерея (см.: Непоколебимый камень Церкви. СПб. 1998, стр. 20), следовательно, несколько епископов отказались принимать участие в Совещании в Донском мон-ре, устроенном Тучковым. К сожалению, имена этих иерархов нам неизвестны. Вообще же в разных источниках называется неодинаковое число архиереев, подписавших акт о вступлении митр. Петра в должность Местоблюстителя: от 57 до 59, иером. Дамаскин (Орловский) ограничивает их количество 45-ю (см.: Мученики, исповедники и подвижники благочестия РПЦ XX столетия. Т. 2. Тверь 1996, стр. 346), а митр. Иоанн (Снычев) и того меньше – 37 (см.: Церковные расколы в Российской Церкви 20-х и 30-х гг. ХX столетия. Сортавала. 1993, стр. 81, 142). Как объяснить такую разницу и путаницу, когда дело касается всем известного документа, пусть поведают нам сами указанные авторы. В подлиннике документа, опубликованном в “Актах Патр. Тихона…” (стр. 414-415) никаких подписей архиереев вообще нет, а есть лишь список присутствовавших и подпись самого Петра.

[31] Регельсон Л. Цит. соч., стр. 98-100.

[32] См.: Цыпин В., прот. История Российской Церкви 1917-1997. М. 1997, стр. 213-214; Польский М., протопресв. Положение Церкви в Советской России. СПб. 1995, с. 106-107 (в комментариях); Акты Патр. Тихона…, стр. 879; Зеленогорский М. Цит. соч., стр. 295.

[33] См.: Акты Патр. Тихона…, стр. 361.

[34] Текст интервью см.: Цыпин В., прот. Цит. соч., стр. 127.

[35] Виноградов В., протопр. О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности Святейшего Патриарха Тихона (1923-1925 гг.). // “Церковно-исторический Вестник”. 1998. № 1, с. 31.

[36] Самая красивая версия протопресв. В. Виноградова о подложности этого Послания была опровергнута им самим еще при жизни (см. его письмо еп. Иоанну (Шаховскому), опубликованное в том же № “Церковно-исторического Вестника”, с. 42). Однако, стоит заметить, что уверения В. Виноградова о том, что ему будто было “хорошо известно, как оно (послание) произошло и при каких обстоятельствах оно подписано”, следует признать недостоверными, т. к. сам В. Виноградов с 1924 г. находился в заключении и не мог быть непосредственным очевидцем событий, связанных с происхождением предсмертного Послания патр. Тихона. Вопрос так и остается пока открытым, однако, ни один исследователь не в состоянии до сих пор объяснить, почему это Послание, если оно действительно являлось подлинным, не было оглашено на архиерейском Совещании в Донском монастыре?

[37] “Когда же Местоблюститель митрополит Петр возглавил управление церковью, – писал схим. Епифаний (Чернов), – то советское правительство в лице Тучкова свело всё управление, канцелярию и жилище самого Местоблюстителя в одну комнату. Все разговоры контролировались все тем же Тучковым. Здесь, по необходимости, происходили и заседания Синода”. – См.: Епифаний (Чернов), схим. Церковь Катакомбная на земле Российской, стр. 80.

[38] См.: Акты Патр. Тихона…, стр. 463, 420, 436.

[39] Дамаскин (Орловский), иером. Цит. соч. Т. 2, стр. 489.

[40] Польский М., протопр. Положение Церкви…, стр. 21; Схим. Епифаний (Чернов). Церковь Катакомбная на земле Российской. 1981. Машинопись, стр. 80.

[41] Письмо еп. Иоанну (Шаховскому). // “Церк.-ист. Вестник”. 1998. №  1, стр. 42.

[42] Акты Патр. Тихона…, стр. 884.

[43] Дамаскин (Орловский), иером. Цит. соч. Т. 2, стр. 490.

[44] Там же, стр. 489.

[45] Акты Патр. Тихона…, стр. 421-422.

[46] В объятиях семиглавого змия, стр. 47.

[47] См.: Определение ВПСС при м. Сергии от 24.01.1937 г. // Акты Патр. Тихона…, стр. 705-706.

[48] Дамаскин (Орловский), иером. Цит. соч. Т.2, стр. 488, 487.

[49] См.: Там же, с. 488; Непоколебимый камень Церкви, стр. 48.

[50] Регельсон Л. Цит. соч., стр. 103.

[51] Там же.