«Не можете иметь участие трапезы Господней и трапезы бесовской» (1 Кор. 10:21) 

Евхаристия (по-греч. «благодарение») в православии составляет часть литургии – общественного или народного служения. Литургия, в свою очередь, понимается как часть «богослужения» – большого регламентированного комплекса торжественных молитвенных чинопоследований. Несмотря на то, что понятие «богослужение» (теургия) чуждо терминологии новозаветных текстов, в православии оно прочно укоренилось. Понятие «теургия» восходит к языческим представлениям о служении Богу или богам посредством различных подношений, которыми питается и умилостивляется божество. Но Бог истинный не нуждается в служении Себе от кого бы то ни было и не питается никакими подношениями, которые предлагаются людьми в качестве жертв (Пс. 49/50:9-13). Еще в Ветхом Завете пророками высказывались мысли о неугодности жертвоприношений Богу (Иер. 6:20; Ос. 6:6; Пс. 39:7/40:6). Поэтому христианское служение выражается не в материальных жертвах Богу, а в служении людям (литургии). Литургия – не жертва, а служение народу (ничто не мешает именно так интерпретировать это слово с греческого языка). Конечно, это служение должно выражаться не столько в общественных собраниях и совместных молитвах, сколько в делах милосердия и благотворительности. Представление православных богословов о центральном акте литургии – евхаристии – как о жертве в корне неверно. Евхаристия сама по себе не является ни «жертвой духовной», ни «жертвой бескровной», потому что по Новому Завету подобные жертвы возносятся не посредством ритуала, а в сердце человека и добрыми делами.  Иисус не считал евхаристию «жертвой» в каком-либо отношении. В Евангелии жертва интерпретируется в том смысле, что само служение ближнему это и есть служение Богу (Мф. 25:31-46).

В православии же евхаристия это именно жертва, которая совершается посредством сакраментального ритуала и – что самое ужасное! – повторяет мучительную жертву Иисуса. Это отнюдь не ритуальное «воспоминание», а именно реальное жертвоприношение. Хотя сия жертва называется православными «словесной», «бескровной» или «бесстрастной», однако таковой в действительности не является, поскольку предлагаемые хлеб и вино посредством строго определенных обрядовых действий, воспроизводящих страдания Иисуса, по мнению православных, «пресуществляются» в «истинные» тело и кровь Христовы. Разница с ветхозаветной жертвой состоит в том, каким способом достигается получение крови. Если, скажем, в ветхозаветном приношении для этого заколается жертвенное животное, то в православной евхаристии совершается магический ритуал. А результат тот же самый (если исходить из взгляда православных на свою «жертву»): после произнесения заклинательных формул хлеб и вино становятся не «образами» тела и крови, но именно настоящими телом и кровью, при этом природа хлеба и вина уничтожается, а остается только их «вид». Поэтому православные утверждают, что в евхаристии они причащаются подлинными телом и кровью «под видами хлеба и вина»[1]. Понятно, что если в православной евхаристии наличествуют настоящие тело и кровь, посредством каких бы действий и в какое бы время они ни появлялись в процессе ритуала, это уже никак нельзя назвать жертвой «бескровной».

*     *     *

Характерно, что «пресуществление» совершается не просто посредством определенных заклинательных формул (в православии строго не выявлена одна какая-нибудь формула или момент, после которых непременно должно совершится «пресуществление»[2]), но ему предшествует т. н. «проскомидия». По-греч. это слово означает «приношение», в смысле приношения пищи (κομιδο – питание, продовольствие), что является явным рудиментом языческих или иудейских представлений о жертвах[3]. Хотя православием это официально не заявлено, но, тем не менее, есть все основания полагать, исходя из структуры чина православной евхаристии, что именно проскомидия является актом жертвоприношения, после которого происходит пресуществление даров. Это видно как из самого значения слова «проскомидия», так и из её чинопоследования.

Задача православной евхаристии и, в частности, проскомидии – получить настоящие тело и кровь Христа. Как этого достигнуть при отсутствии необходимого натурального материала для жертвы? Только посредством магического ритуала. Образцы были заимствованы из древних языческих мистерий и таким образом возник чин проскомидии и весь «евхаристический канон».

Исследователи в области религиоведения отмечают множество сходств между православным евхаристическим каноном и древними языческими ритуалами не только в обрядах, но и по смыслу. История таинства причащения восходит к первобытной эпохе, когда люди верили, что, съедая мясо жертвенных животных – предка и покровителя рода, можно приобрести его качества (ловкость, силу и т. д.). Обычно предполагали, что жизненная сила находится в сердце, печени, почках. Главным же носителем жизни считалась кровь. Возникнув на ранних стадиях тотемизма, мистический обряд существовал долгое время, приобретая подчас самые неожиданные формы и смысл. В некоторых племенах ели сердца убитых врагов, чтобы получить их храбрость. Каннибалы пили кровь поверженного противника, чтобы завладеть его силой. У туземцев Океании было распространено представление, что поедая печень убитого, человек тем самым приобретает его храбрость. Верили также, что божественные животные или тотемы могут передавать свои свойства тому, кто их ест. Является установленным фактом, что жертвоприношения животных возникли в качестве замены человеческих жертвоприношений в процессе эволюции религиозных воззрений древнего человека[4]. Ритуальное причащение мясом животного, олицетворявшего божество, встречается в религиях почти всех народов. Посвященные в таинства древнегреческого бога Диониса пожирали мясо растерзанного ими быка или козла, в которых, по верованиям греков, воплощался этот бог.

Причащение «телом» человекоподобного бога чаще всего совершалось в виде поедания изображения этого бога, сделанного из теста, или самого того человека, в котором, как считалось, воплотился бог. Такое причащение, например, существовало в древней Мексике. Ежегодно жрец закалывал красивого знатного юношу, воплощение бога Тецкатлипоки, разрезал его тело на куски и раздавал для причастия участникам «таинства».

Впоследствии люди перешли от кровавых человеческих жертвоприношений к символической замене жертвы фигуркой из теста. В Индии сделанного из теста идола разламывали на куски и раздавали для причащения. Современные католики также делают из желатина младенца Иисуса и ради восприятия «благодати» глотают его. Арии древней Индии задолго до возникновения и распространения христианства были знакомы с учением о пресуществлении или магическом превращении хлеба в плоть. Жертвенные рисовые лепешки, согласно учению брахманов, служили заменой человеческих жертв и, благодаря действиям жреца, будто бы действительно превращались в тела людей.

В эру античности «теофагия» (богоедство) приняла смягченную форму: бога стали есть в виде хлеба и вина. Особенно широкое распространение в эпоху Римской империи получили восточные культы сирийских богов Аттиса и Кибелы и иранского бога Солнца Митры. Причащение в мистериях Аттиса и Митры играло большую роль. Кстати, поклонники Аттиса не видели разницы между своим причащением и христианским. Сохранилось множество изображений «тайной вечери» Митры: за столом в лучах Солнца восседают Митра и ученики, лежит хлеб и стоит чаша с вином. Все поклонники Митры собирались на общие трапезы, во время которых вкушали хлеб и смешанное с водой вино. Начиная с раннехристианских апологетов, теологи объясняли полное сходство митраистского и христианского причащений «кознями дьявола»[5].

Еще до прихода миссионеров-христиан жителям древней Мексики было знакомо учение о пресуществлении, в соответствие с которым они справляли свои религиозные обряды. Мезоамериканский культ восходит к самой глубокой древности и имеет общие корни с обрядами народов Старого Света, основываясь в конечном итоге на ассиро-вавилонском мифопоэтическом круге[6]. Так в месяце мае мексиканцы устраивали главный праздник своего бога Уицилопочтли. За два дня до начала этого праздника девственницы (они жили в заточении в храме и были чем-то вроде монахинь) лепили из смеси свеклы, жареного маиса и меда идола. Во время празднества «мясо» и «кости» идола «освящали» с помощью специальных ритуалов, после чего воздавали им божеские почести. В день причащения до полудня запрещалось вкушение пищи и даже воды. Поступали они так из боязни осквернить частицу тела бога в своих животах соприкосновением с обычной пищей (это напоминает запрет на вкушение пищи перед причастием у православных). По окончании обрядов, плясок и жертвоприношений жрецы особыми священными тесаками разрезали идола на множество кусков, которые затем раздавались для причащения знати и народу. Ацтеки принимали их со слезами, трепетом и благоговением и выглядели весьма опечаленными, что съели плоть и кости бога.

«Они верили, что освящая хлеб, жрецы превращали его в саму плоть бога и что, следовательно, все, кто вкусил этого священного хлеба, поглотили частицу божественной сущности и установили посредством неё таинственную связь с богом»[7].

Согласно другим данным похожий обряд совершался ацтеками на праздник зимнего солнцестояния. В декабре ацтеки «убивали» статую Уицилопочтли, которую лепили в образе человека из семян различных сортов, замешанных на детской крови, после чего употребляли её в пищу. Во время ритуала жрец, который именовался Кецалькоатлем и действовал от имени этого бога, вынимал священный дротик и, с силой метнув его в грудь статуи, пронзал её насквозь. Этот акт назывался «умерщвлением бога Уицилопочтли, чтобы его можно было съесть». Один из жрецов вырезал сердцевину статуи и давал царю съесть её. Остальную часть делили на мелкие кусочки и раздавали всем ацтекам мужского пола, включая грудных детей. Этот обряд носил название teoqualo, то есть «бог съеден»[8].

Если мы посмотрим, как совершается проскомидия в православии, то откроем для себя множество поразительных деталей. В проскомидии ритуально воспроизводятся все моменты распятия Христа посредством совершения магических действий над хлебом и вином. Ритуалы проскомидии носят все характерные признаки симпатической магии, употребляемой как в языческих культах с самой древности, так и в практике талмудического иудаизма. Принцип симпатической магии заключается в перенесении магического действия, совершаемого над тем или иным материальным объектом на его первообраз, с которого сделан этот объект по его подобию. Чтобы раз за разом получать «истинные» кровь и тело Христа, надо регулярно совершать Его ритуальное убийство. Такое символическое пролитие крови или убийство, сопровождаемое заклинаниями, обязательно (по вере православных) должно вызвать «чудо» пресуществления, т. е. превращения обычных хлеба и вина в настоящие тело и кровь. Если всё евхаристическое чинопоследование выполнено канонически правильно и совершено православными священнослужителями, то это само по себе гарантирует эффект пресуществления. Поэтому в православии нет такого понятия как «недействительная евхаристия»[9]. Напомним, что термином «пресуществление» (греч. – μετουσιωσις; лат. – transsubstantiatio) называется перемена естества хлеба и вина, которые таковыми остаются только внешне и в ощущении, а на самом деле это настоящие тело и кровь Христовы.

«Стремление к “реальности”, – отмечает А. Гарнак, исследуя исторический процесс создания догматов, – превращает священнодействие в трапезу, в которой «раскусывали Божество зубами» (так говорит Иоанн Златоуст)»[10].

Православные богословы подчеркивают – ссылаясь на предание, соборные постановления и учение святых отцов – что совершаемый ими в алтаре ритуал представляет ту же самую жертву, что и жертва крестная. Отличие лишь по образу и обстоятельствам её совершения[11]. Эти различия в их понимании схематично можно расположить так:

Крестная жертва  =

 Проскомидия и евхаристия
Видимая Видимая под видом хлеба и вина
Совершает сам Иисус (посредством кого?) Совершает сам Иисус посредством священников
Кровавая Кровь и тело через пресуществление
Совершена единократно Совершается постоянно, воспроизводя ту же самую

Для лучшего понимания того, какое значение «таинству» евхаристии придают православные, необходимо привести текст одного из анафематизмов, изданных Константинопольским собором 1156 г.:

«Те, кои слыша слова Спасителя, заповедующего о таинстве священнодействия: «Творите сие в Моё воспоминание», не только не исполняют этой заповеди, но еще осмеливаются утверждать, что жертва, приносимая служителями Божьими за всеобщее искупление и исцеление человеческого естества, только по видимому напоминает ту жертву тела и крови, которая принесена на кресте Спасителем нашим Иисусом Христом, и потому хотят уверить себя, что жертва, приносимая священниками, не та, которая вначале совершена была Спасителем, что первая имеет отношение к сей последней только мнимое; тем, кои так унижают таинство священнодействия, которое служит для нас залогом для жизни будущей, и которое, по словам св. Златоустого в толкованиях на многие места апостола Павла, обновляет ту жертву, – анафема»[12].

Из этого текста вытекает еще одно интересное наблюдение. Если крестная жертва была принесена самим Иисусом Христом, то теперь её приносят священники, и притом тоже «за всеобщее искупление». Таким образом православное священство представлено здесь в качестве совершающего искупительную функцию путем повторения жертвы Христа. Совершая ритуальное убийство Христа в алтаре, они распинают Его заново («обновляют») и получают натуральные кровь и тело для их последующего ритуального поедания.

Необходимо заметить, что православные богословы почему-то полностью игнорируют духовную роль иудеев в «видимом» распятии Спасителя. Православное богословие не отрицает, что как на кресте, так и в алтаре, Иисус сам себя приносит в жертву. Но тогда кого, если не самых убийц Христа, олицетворяют православные священники, когда они совершают имитацию распятия с помощью символической атрибутики – имитацию, которую они считают той же самой жертвой? Анна и Каиафа, вся толпа, кричащая по их наущению «распни, распни Его», предатель Иуда – почему же они не играют роль «служителей Божьих», совершивших «всеобщее искупление и исцеление человеческого естества» даже в еще большей степени, чем православные священники, которые лишь мимикрируют? Ибо, если бы не иудеи и римляне, положившие начало и основание постоянным убийствам Христа, то никакой «бескровной жертвы» не было бы вовсе. Ведь не сам же себя приколачивал ко кресту Иисус! Он только предал Себя в руки язычников, и мучили Его люди, а не Он сам себя истязал. Не стоит ли воздать особые почести, признав за ними священническую миссию, иудеям и их религиозным лидерам, а также заодно и Пилату с римскими воинами, которые издевались над Господом и осуществили «спасительную» для нас казнь? Кого, как не этих убийц, изображают собой православные священники, когда режут и колют хлеб, льют вино и воду, чтобы получить «истинные» тело и кровь? Когда начинаешь задумываться над всеми этими вопросами, становится жутковато от осознания подлинного значения православной евхаристии и православного «жречества».

Для тех, кто еще не имеет представления о том, чтó закулисно делают православные священники в алтаре, когда совершают проскомидию, кратко опишем её.

«После предварительных молитв и «благословен Бог наш» священник берет левой рукой просфору, а правой копие и режет верхнюю часть её с четырех сторон печати, произнося слова пророчеств о страдании Иисуса Христа; затем режет с правой стороны нижней части и вынимает из всей просфоры часть кубической формы, называемую агнцем, так как она представляет собой страждущего Христа… «Агнца» священник кладет на дискос, вниз печатью, затем разрезает крестообразно, изображая смерть Христа на кресте, обращает агнца печатью вверх и прободает его копьем в правую сторону, причем произносит: «един от воин копием ребра Его прободе, и абие изыде кровь и вода» – это воспоминание священника дьякон сопровождает поднесением ему в сосуде вина и воды и, по его благословении, вливает их в потир»[13].

Некоторые изуверские подробности весьма занимательны. Например, хлеб специально полагается «навзничь» для того, чтобы «агнец» был изображен лежащим гортанью вверх, как бы ожидая заклания. Перед рассечением «агнца» дьякон произносит слова: «пожри, владыко», а когда «владыко»[14] крестообразно режет хлеб, изображая распятие, тогда дьякон говорит: «жрется Агнец Божий». Интересно, что после того, как «агнца» заколают в гортань, его переворачивают, чтобы потом еще и ударить специальным «копием» в бок, что обозначает прободение рёбер Спасителя.

Очевидно, что православные священники умудряются даже попутно ввести элемент ветхозаветного ритуала заклания жертвенного животного, хотя всем понятно, что во время распятия никто нож в горло Иисусу не втыкал. Следовательно в православном алтаре совершается двойное убийство. Сначала Христа убивают в лице ветхозаветного ягненка, а потом и как богочеловека. Остается только удивляться, почему православные не сделали специальных декоративных хлыстов, чтобы изобразить бичевание Христа посредством ритуального хлестания хлеба. Или почему ритуально не плюют на хлеб, чтобы «вспомнить» оплевание Иисуса? Это серьезное упущение, поскольку картина страдания не воспроизводится полностью и «агнец» остается «недострадавшим» как следует. Без юмора трудно обсуждать все эти безобразия.

В порядке чинопоследования не обошлось и без явных курьезов. Дело в том, что извлечение агнца из просфоры в проскомидии символизирует рождение Иисуса от Девы, а сразу же после этого Его, еще не успевшего толком пожить, тут же распинают, вонзают Ему нож в горло, а потом еще добавляют ударом копья в бок. Причем «агнец», как ни странно, «иссекается» из просфоры тем же самым копием, которым потом Его колют в бок. Непонятно, каким образом орудие убийства могло участвовать в процессе чудесного рождения Христа? Православные богословы к их «чести» понимали эти «затруднения» и «думали решить тем, что в священной литургии течение жизни Христовой изображается не в том порядке, как оно на самом деле»[15]. Но, как видно, так ничего они и не решили, поскольку попытки объяснить эти казусы выглядят довольно идиотично. Пожалуй, в области православной экзегетики нет ничего более несуразного, безумного и смешного, как толкования божественной литургии, особенно в части проскомидии, и вообще всякие споры о евхаристии, её смысле и значении, где православные богословы превосходят один другого в маразме, откровенном талмудизме и сумасшествии.

По мнению православных «ученых» литургистов, православная «евхаристия заключает в себе все части, все принадлежности жертв древних», «содержит в себе все виды древних жертвоприношений», в числе которых заклание, сожжение(!?) и ядение[16]. Проскомидия совершается на особом месте в алтаре, который называется «жертвенником». Получается, что он служит, с одной стороны, заменой креста, а с другой ветхозаветного жертвенника (коль скоро там фигурирует «агнец»). После совершения всех необходимых действий и заклинаний предложенные «дары» переносятся с «жертвенника» на «престол», что символически, по учению православных, обозначает «перенесение тела Господня с креста или Голгофы, где Христос был распят, до места погребения»[17]. Тут совершенно непонятна роль «престола» как «места погребения». Неужто престол православного алтаря это гроб? Евхаристия служится на гробу?

В проскомидии ритуал распятия совершается полностью, однако странно, что само «пресуществление» происходит, по мнению православных, уже позже, на «литургии верных», когда идет чин под названием «евхаристический канон». Объяснить такой странный анахронизм не представляется возможным. Если пресуществление не совершается сразу же после соблюдения всех ритуальных нюансов убийства Христа, то смысл проскомидии исчезает.

Известно, что в истории православной церкви периодически возникали споры на предмет того, в какой именно момент евхаристического канона происходит пресуществление, а также следует ли совершать поклонение хлебу и вину, когда его переносят с жертвенника на престол и демонстрируют народу[18]. В Русской Церкви, например, в патриаршество Иоакима была искусственно инициирована ересь «хлебопоклонников». Каких-то верующих обвинили в том, что они кланяются на «великом входе», а также при произнесении слов «примите, ядите» хлебу и вину как настоящим телу и крови Христовым, несмотря на то, что они еще в таковые не «претворились». Хотя маразматичность спора очевидна, однако причина такого отношения народа к переносимым после совершения проскомидии «дарам» кажется вполне объяснимой и логичной: убийство Христа сделано, а значит тело и кровь должны уже явиться[19].

Стоит упомянуть о странном обычае православных класть под «престол», на котором они совершают евхаристию, «мощи» (мумифицированные останки) мучеников. Мощи также вкладываются и в т. н. «антиминс» – специальный плат, который служит заменой престолу. Основанием для этого послужило, как считается, откровение Иоанна Богослова, который «увидел под жертвенником души убиенных за слово Божье» (Откр. 6:9). Не долго думая, православные решили, что коль скоро души свидетелей Христовых покоятся под алтарем на Небесах, то будет прилично, чтобы и тела их покоились под престолом в православных храмах на Земле[20]. Каким образом и с какой целью православные теологи сделали такой лишенный всякой логики вывод, остается загадкой. Также совершенно необъяснимо, почему православный священник не имеет права совершать евхаристию без этих мощей (т. е. в отсутствие и антиминса, и специально освященного престола). Не исключено (хотя сие не декларируется открыто), что настоящая причина кроется в особой энергетике, которую, по взгляду православных, могут придать совершению «таинства» останки убитого за веру человека.

Вообще проскомидия никак не вписывается в общее чинопоследование евхаристии и явно выпадает из контекста православной литургии, будучи явлением поздним. Авторитетные православные литургисты утверждают, что «ныне известные с именем Василия Великого и Иоанна Златоуста литургии не могут быть признаны подлинными произведениями означенных отцов», поскольку содержат «такие обряды и действия, такие молитвы, каких в то время не было и быть не могло»[21]. Мы имеем множество чинопоследований древних литургий – сирийских, александрийских, палестинских, эфиопских, коптских, а также под именами апостолов и ряд западных литургических текстов. Но в них следы проскомидии отсутствуют. Первое упоминание проскомидии на востоке мы находим только в VIII веке[22]. На Западе она вообще не была известна и не практикуется до сих пор. Поэтому возводить составление чина проскомидии к «вселенским учителям» никак не приходится. Частью «священного предания» проскомидия, очевидно, не является.

*     *     *

Из новозаветных текстов абсурдность православных представлений о значении евхаристической жертвы очевидна из того, что крестная жертва принесена Иисусом «единократно» (Евр. 10:10,12). Иисус «одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых» (Евр. 10:14). Поскольку через эту единократную жертву наши грехи прощены, то «уже не нужно приношение за них» (Евр. 10:18). Тем не менее, как мы видели из официальных церковных постановлений, православные каждый раз «обновляют», то есть повторяют эту жертву, подобно ветхозаветным и языческим жрецам, одновременно считая свой ритуал «той же самой» жертвой, которую принес Христос на кресте. Конечно, это очень «тонкая» философия, но никакого основания ей в Новом Завете не найти.

Также православные апеллируют к изречениям Иисуса «сие есть тело Моё», «сия есть кровь Моя», произнесенным Им во время Тайной вечери. Но, во-первых, эти фразы можно истолковать в противоположном смысле: что тело и кровь это теперь хлеб и вино, а не наоборот. То есть смысл установления Иисусом евхаристии заключался в отмене любых кровавых жертвоприношений и замене их вкушением хлеба и вина, которые символизируют тело и кровь Спасителя только в качестве «воспоминания» о Его страданиях (Лк. 22:19). Изречения Иисуса на Вечере – метафоры, и понимать их нужно не буквально. За это, прежде всего, говорит тот факт, что во время их произнесения Иисус еще не пострадал и Сам присутствовал Своим телом за трапезой. А поскольку жертва еще не совершилась, то хлеб и вино, предложенные на Тайной вечере, не могли иметь такого значения, какое они приобретают в глазах православных в процессе служения литургии. А зачем вообще Иисус использовал символику вкушения тела и крови – это разговор отдельный[23]. Во-вторых, спор о том, являются эти тело и кровь «истинными» или «неистинными», также бессмыслен, как если бы мы спорили, является ли церковь «истинным» или «неистинным» телом Христа, и в каком именно виде и качестве, ибо «телом Христовым» назван не только хлеб, но также и церковь (1 Кор. 12:27; Еф. 1:22-23). Если же церковь, состоящую из конкретных людей, мы не можем считать натуральным телом Христа, Его физическими плотью и кровью, но толкуем это понятие духовно (как это делает Павел в 1 Кор. 10:16-17, имея ввиду под телом и приобщением к нему единство верных), то на каком основании мы должны понимать буквально те цитаты, в которых хлеб и вино названы телом и кровью?

В качестве другого аргумента приводится речь Иисуса в Ин. гл. 6. В данном отрывке Иисус для обретения вечной жизни провозглашает необходимость вкушения «хлеба живого», которым Он объявляет Свою «плоть» (Ин. 6:51). Православные, оправдывая свою ересь богоедства, конечно, трактуют это место буквально. При этом почему-то они отказываются понимать буквально указание Христа здесь же – что Его плоть сошла с неба (6:38,41,48-51). Но Иисус тотчас дает понять, что Его слова о вкушении плоти и крови следует изъяснять духовно. На недоумения слушателей Он возражает, что Его слова суть «Дух и жизнь» (Ин. 6:63). Если православные считают, что слова «если не съедите плоть Сына Человеческого и не выпьете Его кровь, не имеете в себе жизнь» (Ин. 6:53), нужно толковать буквально, то что мешало слушающим тотчас же напасть на Иисуса, разорвать Его на куски и съесть? Ведь сам Мессия сказал, что нужно делать, чтобы обрести вечную жизнь. Чего еще ждать?

Зачем обвинять иудеев и римлян в распятии Иисуса? Получается, что они сделали всё правильно. По крайней мере убили Его и предоставили Его ученикам возможность в будущем исполнять в точности Его предписание о поедании плоти и крови. Не исключено, что некоторые иудеи так именно это и поняли – что для «спасения» нужно убить Мессию и съесть. Диалог Иисуса и уверовавших в Него иудеев в Ин. 8:20-33 в этом смысле весьма знаменателен. В этом отрывке Иисус обращает Свою речь «к поверившим Ему иудеям». Однако Он подчеркивает, что веры в Него для них недостаточно, но нужно еще, чтобы их «освободила истина». На возмущение верующих иудеев, что они и так свободны, поскольку являются детьми Авраама, Иисус неожиданно обвиняет их в том, что они ищут Его убить (Ин. 8:26,32-33) и тяжко оскорбляет их национальное достоинство, назвав детьми Сатаны (8:44). Очевидно, вера этих иудеев как раз и состояла в том, что они поняли слова Иисуса о плоти и крови буквально и искали Его убить с целью ритуального поедания. Когда Иисус выдвинул такое ужасное против них обвинение, никто из них не стал отрицать этого или оправдываться, но они продолжили спор в русле вопроса своего происхождения. Спаситель обвинил их в непонимании Его речи и в нежелании слушать (8:43), т. е. правильно понять Его учение.

Итак, эти верующие иудеи не проявили мудрости и не осмыслили духовного значения слов Спасителя. Они подумали, что необходимо по-настоящему съесть плоть и кровь Мессии, а для этого Его необходимо «закласть»[24]. Но они достигли желаемого лишь частично.

Православные теологи довершили богословскую мысль евреев. Они удачно вышли из данного затруднения, и теперь ритуальное богоедство как-то удивительно легко у них получается, их не тошнит после вкушения «истинных» тела и плоти своего бога. Более того, они считают это величайшим «таинством» и главнейшим механизмом получения «благодати», «центром» всей своей жизнедеятельности и богослужений, важнейшим выражением веры. Считается особым благочестием служить литургию как можно чаще, даже каждый день. Их логика вполне понятна: чем чаще «мучить» Иисуса Христа, тем больше снизойдет «благодати».

Насколько же низко пали православные даже в сравнении с современниками Иисуса иудеями! Иудеи распяли Его всего лишь один раз. Православные же уверены, что они не только постоянно убивают Христа, но ко всему прочему еще и регулярно едят Его, чтобы «реально» приобщиться Его плоти и крови. Сожаления и сострадания к Распятому они при этом явно не испытывают, в грудь себя не бьют, а наоборот – «радуются». Иудеи и многие язычники в древности ограничивались пролитием крови и поеданием мяса жертвенных животных. Православные же повинны в регулярных мучении[25] и убийстве Иисуса Христа, теофагии и каннибализме (всё-таки Христос в их воззрении одновременно Бог и человек). И эту вину они сами на себя навлекают. Спрашивается, кто больший преступник по отношению ко Христу и Богу? Кто достоин самого страшного и жестокого наказания в Аду?

*     *     *

Конечно, я не верю, что православные верующие в самом деле поедают тело и кровь Спасителя. Сколько бы они ни камлали в своем алтаре, их «приношения» в настоящие плоть и кровь не превратятся. Но нужно помнить предостережение апостола Павла о том, как бы участвующие в бесовской трапезе «не сделались причастниками бесам» (1 Кор. 10:20)[26]. Павел при этом подчеркивает, что жертва идолу или сам идол ничего не значат, но, тем не менее, те, кто приносят им жертвы, приносят их бесам (1 Кор. 10:19-20). Само по себе это не может не оказывать отрицательного духовного воздействия на тех, кто это делает. В связи с этим мы не должны недооценивать степень того зла, которое распространяется из православного алтаря. В лице ритуала православной евхаристии мы сталкиваемся с проявлением сатанизма в самой ужасной и извращенной его форме. Православное ритуальное «заклание Бога» для тех, кто это делает, намного превосходит по уровню беззакония и греха любые кровавые жертвоприношения, будь то иудеев или язычников. Хотя православные священники этого и не осознают, сие не освобождает их от ответственности перед Богом за их кошмарные кровавые оргии. Кто эти жрецы дьявола и что творится в их умах и сердцах, а также в умах и сердцах тех, кто участвует вместе с ними в этом демоническом культе, сказать трудно. Но не исключено, что последствия «бесовского причащения» оказывают самое губительное воздействие как на их психику, так и на их физиологию. Если же вникать в предмет еще глубже и порассуждать о многовековом влиянии византийской литургической культуры на весь процесс исторического развития ближневосточного региона и славянских народов, особенно русского, то можно придти и вовсе к самым мрачным выводам.

Согласно истинному духовному пониманию слов Спасителя о вкушении Его плоти и крови, христианская евхаристия это не более чем «воспоминание» страданий Иисуса (Лк. 22:19) или «возвещение смерти Господней» (1 Кор. 11:26). Все остальные определения евхаристии нужно отвергнуть как неевангельские. Её можно было бы назвать «жертвой чистой» только в том случае, если бы речь у пророка Малахии не шла о фимиаме, то есть молитвах святых (Мал. 1:11; Откр. 5:8). Важно подчеркнуть, что евхаристия в Новом Завете не имеет значения жертвы ни в каком смысле. В новозаветных текстах такого определения для евхаристии не найти. Напротив, там говорится, что духовной жертвой являются сами тела верующих, причем в смысле «разумного служения» (Рим. 12:1). Подаяние в нуждах вменяется ныне в «благовонное курение, жертву приятную» (Флп. 4:18). Прославление Бога в молитве также называется «жертвой хвалы» (Евр. 13:15), но при этом подчеркивается, что нельзя забывать «благотворительность и общение (в смысле соучастия в нуждах), ибо такими жертвами благоугождается Бог» (Евр. 13:16), а не какими-нибудь другими.

Христианская евхаристия во времена апостольские совершалась совсем не так, как это делается в православных храмах сегодня. Нужно начать с того, что и самих-то храмов тогда не было. Обряд причащения происходил в домах или катакомбах на т. н. агапэ – «вечерях любви», которые представляли собой братскую трапезу с благодарственными молитвами, преломлением хлеба и вкушением от чаши, передаваемых по кругу. Главное назначение «агапэ» состояло не просто в воспоминании страстей Христовых и Его искупительного подвига, но главным образом в помощи нуждающимся. По своему порядку и обрядовым особенностям этот раннехристианский обычай не имеет ничего общего с православной литургией, приобретшей исключительно культовый характер с элементами языческой магии. Не случайно свою литургию православные богословы любят возводить больше к синагогальной службе, чем к христианской агапэ[27]. Это еще раз подтверждает тот факт, насколько далеко православная практика отошла от древней апостольской традиции.

Л. Л. Гифес
26 марта 2006 (редакция март 2017)

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] «По освящении хлеба и вина хлеб прелагается, пресуществляется, претворяется, преобразуется в самое истинное тело Господа… а вино претворяется и пресуществляется в самую истинную кровь Господа, которая во время страдания Его на кресте излилась за жизнь мира. Еще веруем, что по освящении хлеба и вина остаются уже не самый хлеб и вино, но самое тело и кровь Господня, под видом и образом хлеба и вина». – Послание Восточных Патриархов о православной вере 1723 г. Чл. 17.

[2] Все споры на эту тему ограничиваются ссылками на св. отцов, однако соборные решения, принятые по этому поводу, расходятся во мнениях.

[3] В примитивном представлении древнего человека боги питаются кровью и дымом от сожжений приносимых им жертв и хотят есть так же часто, как и люди. Отсюда такие жертвы должны быть как можно более частыми. Некоторые из этих архаических представлений отражены и в Библии, где Яхве умилостивляется только после того, как обоняет «приятное благоухание» (см. Быт. 8:21).

[4] В связи с этим примечательно указание Библии: «Заколающий вола – то же, что убивающий человека» (Ис. 66:3).

[5] Голубцова Н. И. У истоков христианской церкви. М. 1967, стр. 71-72.

[6] Идея кровавого жертвоприношения, благодаря которому зарождается и от чего зависит человеческая жизнь, является центральным элементом архаического культа, своим происхождением обязанным Шумерской працивилизации. По версии шумерской «Поэмы об Атрахасисе» человек сотворен из разрубленной на куски плоти и крови убитого божества, смешанных с глиной. Происхождение человека связано с бунтом младших богов Игигов, занятых изнурительным трудом. Конфликт разрешил бог Эа, который посоветовал для тяжких трудов создать людей. По общему согласию в жертву был принесен один из старших богов, Аннунаков. Его кровь и плоть смешали с глиной, после чего Мами и Эа создали людей. Причем подчеркивается, что «замес» человеческого естества из плоти и крови убитого бога имел особую цель: «чтобы помнил человек, что у него есть душа». Жизненная сила души человека, таким образом, ставится в прямую зависимость от плоти и крови принесенного в жертву божества.

[7] Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М. 1980, стр. 542-544.

[8] Там же, стр. 545. Религия ацтеков и майя возникла отнюдь не в условиях полной изоляции. Очевидные параллели между мезоамериканскими культами и культами народов Старого Света говорят, безусловно, об их общем более древнем источнике – скорее всего «атлантическом». Прежде всего это как раз символика причащения плотью и кровью принесенного в жертву божества, без чего невозможно продолжение жизни. Именно это представление о механизме искупления от смерти было перенесено в православную литургию.

[9] Исключение делается только для еретиков и раскольников. Однако, православные каноны дают широкий простор для иных подходов к «еретическим» таинствам. В настоящее время в православии обнаруживается явная тенденция к признанию действительности евхаристии, совершаемой вне «канонической» церкви.

[10] Гарнак А. История догматов. Ч. 2. Кн. 2. Гл. X, § 45.

[11] См. Макарий (Булгаков), архиеп. Православно-догматическое богословие. СПб. 1883. Т. II, стр. 419-420.

[12] Цит. по: П. Паламарчук. Анафема. История и XX век. М. 1998, стр. 135-136.

[13] Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II, стб. 1925.

[14] Таким странным именем у православных именуются епископы и даже священники во время совершения ритуала, поскольку совершают её от лица епископа.

[15] Вениамин, архиеп. Нижегородский. Новая скрижаль. СПб. 1858, Ч. 2, стр. 92-93.

[16] Дмитриевский И. Историческое, догматическое и таинственное изъяснение божественной литургии. М. 1993, стр. 20-22.

[17] Вениамин, архиеп. Указ. соч. Ч. 2, стр. 132-133.

[18] Подробно об этом см.: Мельников Ф. Е. Блуждающее богословие. Барнаул 2002, стр. 212-221.

[19] Во всяком случае православные теологи признают, что после совершения проскомидии «Хлеб есть большее, чем хлеб». – Евдокимов П. Православие. М. 2002, стр. 351.

[20] Дмитриевский И. Указ. соч., стр. 119.

[21] Голубцов А. П., Из чтений по церковной археологии и литургике. Литургика. Сергиев Посад. 1918, стр. 89-90.

[22] Голубцов А. П. Указ. соч., стр. 103; Уайбру Х. Православная литургия. Развитие евхаристического богослужения византийского обряда. М. 2000, стр. 125.

[23] Возможно, например, такое объяснение. Иисус таким способом желал отучить людей от употребления крови постепенно – путем изменения содержания общеизвестного обычая, вкладывая в него иной возвышенный смысл. Климент Александрийский полагал, что Иисус принес Себя в жертву для того, чтобы люди больше не приносили в жертву творения Божьи.

[24] В контексте истории и религиозных воззрений колен израилевых такое желание современников Христа не выглядит чем-то невероятным. Примечательно, что повеление Яхве Аврааму принести в жертву его единственного сына тот воспринял с поразительной невозмутимостью, что наводит на определенные размышления. Во времена Моисея каннибализм и человеческие жертвоприношения, по-видимому, не были чужды израильскому обществу. Хотя человеческие жертвоприношения были запрещены Законом (Лев. 20:1-2; Втор. 12:31; 18:10), но эти предписания, как видно из контекста, касались только служения, совершаемого богам чужих народов. Места в Лев. 27:28-29, Числ. 31:25-29,40-41,46-47 и Суд. 11 свидетельствуют, что человеческие жертвы для Яхве всё-таки приносились. Также израильтянам было позволено поедать трупы убитых ими на поле брани врагов. В ходе военных кампаний евреи убивали и съедали плоть своих врагов и пили их кровь (Числ. 14:9; 23:24). По-видимому, это заменяло им недостаток пищи в походных условиях. Не исключено, что каннибализм приобретал тогда и религиозный оттенок. В ходе дальнейшей истории каннибализм у евреев был делом обычным, так что даже возник демографический кризис (Иез. 36:13-14).

[25] Максим Грек в своем сочинении «Исповедание веры», обвиняя в различных ересях русские церковные книги, указывал, что нужно исповедовать Христа воскресшего, «а не «бесконечною смертью умерша», как проповедуют Его везде ваши толковые Евангелия». – Цит. по: Рижский М. И. История переводов Библии в России. Новосибирск. 1978, стр. 72.

[26] Синодальный перевод в этом месте намеренно искажен и отступает от оригинала.

[27] См. Евдокимов П. Православие, стр. 356. Хотя, конечно, они это делают и по отношению к самой агапэ.

Реклама