“По вере вашей да будет вам” (Мф. 9:29)
Какова историческая правда о Символе веры, изреченном на Никейском Вселенском соборе в 325 г.? Имеются ли причины подвергать сомнению общепринятые школьные взгляды на этот Символ?
Главные причина и цель этого краткого исследования заключаются в стремлении уничтожить многовековую ложь, восстановить справедливость, попранную арианствующими. Наконец, выяснить истоки той веры, которую с самого начала пытались и до сих пор стремятся искажать православные наследники арианства. Я продолжаю разговор, начатый мной в работах “Староникейская вера и каппадокийский синтез” и “О терминах сущность, ипостась, лицо”.
Историко-каноническая справка
В конце IV века в православно-кафолической Церкви на Востоке произошел тайный переворот, к которому так долго стремились арианствующие после своего поражения в Никее на Вселенском соборе 325 г. Благодаря этому перевороту они сумели захватить власть в церкви и удержаться в ней надолго, правильно сказать – насовсем. Главным результатом сей акции стало окончательное устранение тех, кто продолжал держаться т. н. “староникейского” богословия. Теперь в истолковании главнейших вероучительных установок, провозглашенных в Никее, стали руководствоваться новым богословием, существенно извратившим в духе полуарианской ереси учение о Едином Боге. На смену староникейской вере явился т. н. “каппадокийский синтез”, призванный объединить в себе “новоникейство” и арианство. Главным действующим лицом в этом предприятии стал Василий Великий и его сподвижники, данный синтез разработавшие и внедрившие.
Переломным моментом в этом церковном перевороте стал Константинопольский собор 381 г., который незаконным образом впоследствии, когда арианствующие возымели уже безраздельную власть, был признан Вселенским. На вышеназванном соборе было заложено то основание, на котором выросла вся стройная система фундаментальных теологических понятий, принятых теперь практически во всех иудеохристианских деноминациях.
Веками нам внушалось, что тот Символ, который признавался до сих пор во многих традиционных христианских конфессиях, это и есть Никейский Символ, который, правда, лжецы от церковно-исторической науки лукаво именовали Никео-Цареградским, спекулируя теми Никейскими формулировками, остатки которых в существенно измененном виде перекочевали в новый Символ – Константинопольский. Но если мы внимательно посмотрим даже на само правило того же Константинопольского собора 381 г., в котором говорится о неизменности Символа веры, то тотчас увидим, что в нём и речи нет ни о каком новоизобретенном Символе. В этом правиле говорится только о Символе Никейского собора 325 г.
“Да не отменяется Символ веры 318-ти отцов, бывших на соборе в Никее, что в Вифинии, но да пребывает оный непреложен” (канон 1).
То же самое мы читаем в Послании этого собора императору Феодосию, где сказано:
“Мы… изрекли краткие определения, утвердив веру отцов никейских, и осудили возникшие против неё ереси”[1].
О новом символе ни слова!
«Замечательно, – пишет историк А. П. Лебедев, – что собор Константинопольский 382 г. в своем послании к церкви Римской, разъясняя многие стороны догматической деятельности II Вселенского собора, не приводит и не упоминает Символа”[2].
В этой связи среди историков имеется много споров о том, действительно ли Константинопольский собор 381 г. составил какой-то новый Символ помимо Никейского, или же Никео-Цареградский Символ имел иное происхождение. Ведь не мог же собор противоречить сам себе! Но для нас этот спор не столь важен сейчас. Даже если признать убедительными те аргументы ученых, которые написаны в защиту того, что новый Символ был всё-таки составлен именно на Константинопольском соборе 381 г., то от этого ничего не меняется по существу. В те годы происходило множество соборов и каждый из них главной своей задачей видел составление вероопределения, которое могло бы заменить собой Никейский орос. Замена Символа или хотя бы его пересмотр составляли главную цель ариан в борьбе с никейцами. И этой цели они успешно достигли, как мы увидим из дальнейшего. Константинопольский собор 381 г., конечно, выделялся на фоне других подобных соборов, то там, то здесь собиравшихся в пределах империи. Но ни по своему составу (на нем отсутствовало какое-либо представительство Запада), ни по количеству участников (вдвое меньше, чем в Никее) этот собор не мог претендовать и не претендовал быть собором Вселенским, даже несмотря на то, что его работа происходила под прямым патронажем византийского василевса Феодосия, политически заинтересованного в скорейшем прекращении религиозных споров в империи. Собор был настолько незначителен, что даже деяний его не сохранилось. Тот Символ веры, который, как полагают, обнародовал этот собор, не выходил за рамки местного восточного значения, хотя для арианствующих и это было уже далеко не малой победой. Но всё-таки в то время еще никто не мог помыслить о подмене Никейского Символа каким-то другим, тем более составленным собором поместного масштаба. В сознании староникейцев, как на Востоке, так и прежде всего на Западе, какая-либо замена или корректировка Никейского Символа могла означать только одно – измену кафолической вере, раз и навсегда утвержденной в 325 г.
Новый Константинопольский Символ, который теперь повсеместно и всенародно поётся в храмах, на Востоке окончательно вошел в церковный обиход только через 130 лет после официальной даты его составления. На Западе же долгое время за литургией продолжали употреблять т. н. Апостольский Символ, а Никейский получил распространение только при крещальном обряде (и то не везде). Так продолжалось до XI-го века. Мыслимое ли дело, чтобы в течение столетий церкви Запада и Востока, тогда находившиеся в мире и общении, провозглашали за богослужениями разные Символы веры? Для современного коммуникативного религиозного сознания это, конечно, нонсенс. Но благодаря затянувшемуся сопротивлению Запада, традиционно подозрительного к греческому новаторству, таковое явление заняло своё место в истории и не учитывать сей факт невозможно.
Замена Символа – дело серьёзное. Она никогда не проходит без последствий. Всякому, плохо знакомому с церковной историей, безусловно, и в голову не придет, что возможно, например, имеющийся теперь в употреблении Символ веры изменить. Такое изменение в глазах всех верующих станет изменой самой вере. И это справедливо. Никто никогда не сможет доказать, что новый текст только лишь “улучшает” старый, что никакого существенного пересмотра не происходит. Верить этому не станут, на какие бы громкие авторитеты не ссылались. Так на каком же основании то же самое удалось провернуть тем, кто дерзнул окончательно устранить Никейский Символ в обход всех существующих канонических запретов? Ответ на этот вопрос скрывается в темных кулуарах закулисной борьбы церковных группировок IV-V столетий, интимные тайники которых для нас, пожалуй, так и не будут до конца раскрыты.
Некоторые церковные историки утверждают, что Символ Константинопольского собора 381 г. вплоть до широкого обнародования его Халкидоном никому известен не был и нигде не употреблялся ни в качестве равноценного, ни в качестве второстепенного по отношению к Никейскому. Император Феодосий, вступив на Римский престол в 380 г., то есть всего за год до собора, тотчас издал эдикт, в котором Никейский Символ объявлялся единственно верным, а все придерживающиеся иной точки зрения признавались еретиками. Нужно признать, что император, когда утверждал решения Константинопольского собора 381 г., или противоречил сам себе, или же, что всё-таки более правдоподобно, оставил в силе свой эдикт, а новому Символу не придал обязательного значения.
Хорошей иллюстрацией этому служит III-й Вселенский собор, состоявшийся в Эфесе в 431 г. На первом же своём заседании собор зачитал именно текст Никейского Символа и поместил его в свои акты, беря его «исходной точкой своих решений»[3]. Более того – собор вынес каноническое определение, под страхом отлучения запрещающее каким-либо образом данный Символ изменять. 7-е правило гласило:
“Да не будет позволено никому произносить, или писать, или составлять иную веру, кроме определенной от святых отцов, в городе Никее со Святым Духом собравшихся. А кто дерзнет составлять иную веру, или представлять, или предлагать желающим обратиться к познанию истины, или от язычества, или от жидовства, или от какой бы то ни было ереси: таковые, если это епископы, или принадлежат к клиру, да будут отчуждены: епископы – епископства, а клирики – клира; если же из народа – да будут преданы анафеме”.
Можно только удивляться после прочтения этого столь ясного по смыслу и цели правила, как авторы различных Катехизисов и учебных пособий пытаются перетолковать его в духе установившейся традиции. Без всякого зазрения совести они нагло заявляют, что утверждая неизменность Никейского Символа, отцы III-го Вселенского собора как раз и имели ввиду Символ Никео-Цареградский… Авторов этих можно по-своему понять. Ведь иначе сказать и нельзя, если не хочешь оказаться под соборной анафемой. Вот и приходится лукавить. Впрочем, раздаются и иные голоса, которые хоть и не дерзают открыто лгать, но в то же время жульничают с особой изворотливостью. Они говорят, что правило III-го Вселенского собора на самом деле запретило не текст изменять, а лишь “произносить, или писать, или составлять иную веру”. А поскольку, говорят эти лукавые делатели, Константинопольский Символ не провозглашает “иную веру”, а по сути ту же самую, только в отредактированном и дополненном виде, следовательно, введение нового Символа взамен Никейского не нарушает постановления Эфесского собора.
В ходе дальнейшей речи мы сможем убедиться в том, что это пустое оправдание. Текст нового Символа именно нарушает веру Никейских отцов, доказательства чему будут приведены. С другой стороны, лукавствующие находят затруднение также в 1-м правиле Константинопольского собора 381 г. (II Вселенского). Ведь Символ всё-таки “преложили”. Однако в окончательное посрамление невеждам мы можем привести:
1) постановление Александрийского Собора 362 г., состоявшегося под председательством Афанасия Великого, которое гласило: “Во всем довольствоваться верой, исповеданной никейскими отцами, потому что она не имеет никакого недостатка и полна благочестия, и не должно составлять иного изложения, дабы написанное в Никее не сочли несовершенным”[4];
2) слова самого Афанасия, который писал: «Чего не достает в Никейском исповедании веры, чтобы кому-либо искать нового?… Напрасен труд неоднократно покушавшихся оспаривать его. Ибо таковые составляли уже десять и более соборов, каждый раз меняя свои мысли, иное убавляя в постановленном прежними соборами, иное изменяя и добавляя на позднейших соборах, и доныне ни в чем не успели, сколько ни писали, ни перемарывали, ни употребляли насилий…»[5]; «Каждый пусть содержит веру, изложенную письменно от отцов в Никее, и да не потерпит тех, которые против неё замышляют нововведения. Хотя напишут вам изречений из писаний, не потерпите написавших; хотя возгласят православные речения, не внимайте говорящим так»[6];
3) слова председателя Эфесского собора Кирилла Александрийского, который считал Никейский символ во всем достаточным и неизменным даже по букве: «Решительно терпеть не можем, чтобы кто-нибудь потрясал веру или Символ веры, изданный некогда святыми отцами Никейскими, и решительно не позволим ни себе, ни кому-нибудь другому изменить хоть одно слово, там поставленное, ни пропасть хоть одному слогу»[7]. Какое-либо изменение Никейского Символа считали невозможным даже отцы-каппадокийцы[8].
Запад в своей борьбе с арианством неизменно исходил из того положения, что необходимо держаться буквы Никейского ороса, который считался самодостаточным для выражения основополагающих вероучительных доктрин. В каком-нибудь изменении текста Символа западный епископат единодушно не усматривал необходимости. Диалектические извороты восточных были чужды прямому латинскому уму. Благодаря такой политике Западная церковь не только смогла на долгое время сохранить староникейские богословские принципы и терминологию, но и стать мерилом правоверия для тех, кто руководствовался ими на Востоке. Общение с Западом в то время являлось гарантом принадлежности к кафолической вере и церкви, тогда как многочисленные полуарианские партии, постоянно раздираемые борьбой за власть, стояли особняком. Западное богословие, несмотря ни на что, было и осталось, особенно начиная с эпохи блаж. Августина, предпочтительным по сравнению с полуарианским синтезом, который упрочился преимущественно на Востоке благодаря трудам каппадокийских отцов.
Итак, мы выяснили те твердые исторические и канонические основания, которые не позволяли отменять Никейский Символ веры или изменять его текст. Но когда же и кем был окончательно введен Символ Константинопольский?
На Востоке его употребление впервые было замечено среди несториан[9], наследников арианской антиохийской школы. Профессор А. П. Лебедев утверждает, что, хотя этот Символ и употреблялся в некоторых церквях до 451 г.,
«но такими, кажется, преимущественно были общины глухих провинций, – что называется, медвежьи углы»[10].
Началом практики послужило определение Вселенского Халкидонского собора 451 г. Впрочем, последний не имел ввиду отмену Никейского Символа, но, напротив, отдал ему предпочтение перед Символом Константинопольского собора:
“Сохраняя порядок и все постановления о вере бывшего прежде в Эфесе святого собора… определяем, чтобы блистало преимущественно изложение правой и непорочной веры 318-ти святых и блаженных отцов, собиравшихся в Никее при благочестивой памяти Константине, бывшем императоре, но чтобы имело силу и то, что определено 150-ю святыми отцами в Константинополе для уничтожения возникших тогда ересей”[11].
Каким образом должен был “иметь силу” новый Символ, собор никак не оговаривает. Вполне естественно, что в результате Никейский Символ остался на бумаге (бумага ведь всё терпит!), а практическое употребление получил Символ Константинопольского собора. Всё преступление Халкидона именно и заключается в обнародовании и фактической ратификации того, что было сделано арианствующими в 381 г.
В 471 г. монофизитский епископ Антиохийский Петр Пуллон постановил читать Константинопольский Символ на всех собраниях. В Константинопольской церкви ему последовал патриарх Тимофей, который новый Символ в богослужебное употребление ввел в 511 г.[12]
Официальный указ о введении Константинопольского символа последовал не от церковных, а от светских властей. Предписание, чтобы на будущее время в Византии употреблялся при богослужении только Символ II Константинопольского собора, издано императором Анастасием (491-518)[13].
На Западе обычай читать Константинопольский Символ за богослужением вошел сперва в Испанской и Галльской церквях по прошению короля Рекарреда и по определению III Толедского собора, бывшего в 589 г. На этом соборе было постановлено, по примеру Восточных церквей, читать во всеуслышание народа Константинопольский Символ перед «молитвой Господней». По другим данным этот обычай вошел в Галликанские церкви не раньше времен Карла Великого, так как папа Лев советовал оный отменить как неупотребительный в Римской церкви. Константинопольский Символ не читался в Риме еще при папе Иоанне VIII. И только при Бенедикте VIII, в 1014 г., он был принят в Римской церкви, чтобы не быть в разногласии с подчиненными ей церквями Испанскими и Галликанскими, не желавшими оставлять сего обычая[14].
Тем не менее до сих пор остается никому непонятным, на каком основании произошла такая подмена в обход всех канонических установлений. Никейский Символ взяли – и отменили, втихушку ввели другой в существенно измененной редакции, а современные богословы продолжают лгать, что ничего не произошло и не поменялось.
Богословско-терминологическая оценка
Историк Ф. Хорт подсчитал, что в Никео-Цареградском Символе по отношению к Никейскому было сделано 10 добавлений, 4 изъятия и 5 изменений. Всего из 178 слов этого Символа только 33 заимствованы непосредственно из Символа Никейского, всё же остальное было внесено в качестве дополнения[15]. Сама по себе такая радикальная правка в документе, который являлся неизменным мерилом веры для Вселенской Церкви, уже не может не вызывать определенных сомнений. Это даже не редактирование, а существенная переделка. Спрашивается, неужели Никейские отцы в глазах правщиков были людьми столь недалекими, что потребовалось столь основательно “дорабатывать” такой “несовершенный” текст? Но при внимательном и буквальном рассмотрении выясняется, кому и зачем было выгодно такое дело.
На первый взгляд кажется, что Никео-Цареградский Символ не содержит в себе никаких еретических мыслей. Действительно, для нас, людей, которые никогда не участвовали в антиарианских баталиях IV века, терминологические нюансы обоих Символов не могут играть той существенной роли, которая превалировала в то время между спорящими сторонами. Дело вовсе не в том, чтобы подвергнуть Константинопольский Символ 381 г. какому-то неразумному остракизму. Пусть он останется памятником церковной истории, ведь именно в таковой роли мы видим теперь Символ Никейских отцов. Некоторые богословы уверяют, что и теперь, дескать, Никейский Символ не отменен, но остается в силе. Таким образом и мы сделаем аналогичное предложение: пусть Никейский Символ будет употребляться за богослужением, а Цареградский останется на бумаге. Но при этом нам не помешает выяснить, с какой целью был составлен последний и какое имел значение для современников. А это как нельзя лучше показывает текстологический анализ в связи с учениями эпохи арианских смут.
* * *
Нас прежде всего интересует то, что изъято. Из этих мест отметим следующие:
1) τοιτ εστιν εκ της ουσιας του πατρος – “то есть из сущности Отца”;
2) hoc est ejusdem cum Patre substantia – “то есть той же с Отцом сущности” (только в одном латинском источнике);
3) “А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел не из Сущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или превращен, или изменяем – таковых анафематствует кафолическая Церковь”.
Все эти три изъятия имели очень большое догматическое значение в антиарианских спорах и не случайно были исключены из новой версии Символа (точнее – из нового Символа).
Слова “то есть из сущности Отца” прямо указывали на то, что Сын не просто рожден от Отца, как могут быть рождены от Него прочие творения, по учению ариан, но что Он рожден из самой сущности Отца, а не из чего-либо иного или же из “ничего”. Эти именно слова ариане покушались исключить. Партия “омиусиан”[16] подала список Никейского Символа папе Либерию, опустив эти слова. Но вся важность их заключалась не только в прямом опровержении арианских доктрин. Данная формулировка точно определяет значение рождения “из сущности Отца” и центрального термина “единосущный”. Понятно, почему партия “омиусиан” столь отрицательно к ним относилась. Такая терминология в корне уничтожала учение о трех подобных сущностях, которого придерживались “омиусиане”. Рождение “из сущности Отца” исключало какое-либо разделение сущности в Боге, но указывало на обладание одной и той же сущностью Отцом и Сыном. Никейские отцы в учении о Боге исходили совсем из других предпосылок, чем это делали приверженцы “каппадокийского синтеза”. Никейцы следовали приемам предшествующей доникейской школы, фразеология которой, возможно, имеет основу в апостольских Символах. С точки зрения доникейских богословов существо Божье и есть Сам Бог Отец; Отец вполне и всецело владеет этим существом, а затем из этого существа Отца рождается Сын, Который также всецело обладает Божьим существом. Таким образом все три лица вместе – Отец, Сын и Святой Дух имеют одно и то же существо (сущность). Каждое лицо есть весь Бог, и существо принадлежит каждому лицу всецело. Вводя в Символ нарочитое пояснение выражения “от Отца” – “то есть из сущности Отца”, Никейские отцы имели ввиду исключительно полемические цели – желание предотвратить возможность произвольного перетолкования слов “от Отца”. Их добавление прямо направлялось против арианства.
“Строго говоря, – заключает профессор А. Спасский, – одного этого добавления и было достаточно для того, чтобы раз и навсегда опровергнуть арианскую ересь”[17].
Подобная фразеология Никейского Символа могла не устраивать только ариан и арианствующих. Но её-то православные богословы, унижая авторитет отцов I Вселенского собора, называют “богословски неточным и даже прямо ошибочным выражением” (проф. А. В. Карташев)[18], а её защиту от каких бы то ни было посягательств – «рутинерством» (проф. А. П. Лебедев)[19]. Как же так?
Следующий факт изъятия мы смогли установить только по тексту Никейского Символа, который сохранился в “Церковной истории” Руфина Аквилейского[20]. Удаленные слова следуют сразу за словом “единосущного” в качестве пояснения. Поскольку текст Символа упомянутым автором приводится полностью, данное пояснение, надо полагать, имелось в изначальной версии Никейского Символа и не являлось собственной интерполяцией Руфина. Во всех греческих списках оно не сохранилось, по-видимому, вследствие редакционной ревизии или простого умолчания.
Все исследования приводят к тому соображению, что термин “единосущный” без надлежащего пояснения вообще не мог быть употреблен Никейскими отцами[21]. Он имел самые разные философские толкования, а потому, как и в первом разобранном случае, требовалось уточнить его значение. Его употребляли и гностики, и монархиане обоих фракций – модалисты и динамисты. Наконец, этот термин был осужден представительным Антиохийским собором 267 г. в том значении, в каком он использовался Павлом Самосатским[22].
В конечном итоге, благодаря обоим изъятиям, термин “единосущный” был понят полуарианами в смысле “подобосущный”, то есть в значении, предполагавшем у каждого лица единого Бога три самостоятельные подобные во всём сущности, для обозначения которых Василием Великим было предложено слово “ипостась”. Такое толкование термина “единосущный” и обусловило объединение с полуарианами на Константинопольском соборе 381 г., которые, не отказываясь от учения о “подобосущии”, в то же время ничем более не стеснялись в употреблении термина “единосущный”. Но фраза “то есть той же с Отцом сущности” уничтожала какую-либо возможность арианам придать слову “единосущный” собственный, угодный им, собирательный смысл.
Третье изъятие также весьма существенно. Находясь в составе Символа, оно в первую очередь устанавливало соотношение терминов “сущность” и “ипостась”. Убрав весь последний абзац из Символа, в котором произносилось изложение и анафематствование учений Ария, заинтересованные лица достигли желаемого разграничения означенных понятий “сущности” и “ипостаси”. Если староникейское богословие их отождествляло, не видя в них существенной разницы, то каппадокийские вожди в целях союза с полуарианами полностью изменили их смысл так, что “сущность” получила значение общего рода, а “ипостась” – частного индивида, обладающего самостоятельной личностью и самостоятельным бытием. Здесь все современные православные богословы-тринитаристы усматривают самое “величайшее” достижение “каппадокийского синтеза”. Они нисколько не стесняются называть это “переплавкой философского языка”. Даже если, как утверждают некоторые, анафематизм и не входил в состав Символа, а служил как бы дополнительным приложением к нему, то почему бы в том же качестве нельзя было оставить его и в новой версии? Но этому как раз и мешали слова “из иной ипостаси или сущности”, которые указывали на тождество этих понятий. Очевидно, это никак не устраивало тех, кто пытался вместо христианского монотеизма незаметно ввести тайное многобожие ради объединения с полуарианами. Напомним, что II Вселенский Сердикийский собор 343 г., а также Александрийский собор 362 г. подтвердили тождественность терминов “ипостась” и “сущность” именно как выражения веры Никейского собора.
* * *
Выяснив смысл изъятий, теперь обратимся к внесенным добавлениям. Мы увидим, что не все из них столь уж безобидны. Более того, практически все дополнения были экстрактом из многочисленных символов, созданных арианами и полуарианами в противовес Никейскому Символу[23]. Проф. А. П. Лебедев по поводу внесения новых положений в Символ заключает:
«Есть все основания предполагать, что отцы направляли свои определения против учения Маркелла и Аполлинария»[24],
то есть против наиболее видных и уважаемых защитников никейской веры.
Эти дополнения следующие:
1) “прежде всех веков”;
2) “царству Которого нет конца”;
3) “И в Духа Святого, господствующего (το κυριον), животворящего и т. д…”
Первая вставка была нарочито отвергнута еще в Никее, так как она предлагалась в проекте Символа, составленном полуарианином Евсевием Кесарийским. Теперь она вдруг вносится. С какой, спрашивается, стати? С той именно, чтобы, опять-таки, угодить полуарианам, вкладывавшим в эти слова свой смысл.
“Нужно помнить, – утверждает проф. А. Спасский, – как Никейские отцы боялись внести какой-либо временный момент во взаимные отношения Отца и Сына, так как он всегда мог подать повод к злоупотреблению и они решительно устранили их при переработке евсевиева символа, как слова неуместные”[25].
В писании нигде не сказано, что Сын рожден “прежде всех веков”, но говорится о Его рождении “прежде всякой твари” (Кол. 1:15,17; ср. Притч. 8:22). Тем более странно внесение в Символ этой формулы. “Прежде всех веков” давало лазейку арианской мысли утверждать, что хотя Сын и рожден “прежде всех веков”, но Сам есть первое творение Отца прежде всякого иного творения вне времени. Орос II Вселенского Сердикийского собора поясняет, что
“слово «рожден» они (ариане) понимают так, как бы говорили: Он получил начало. Поскольку же Христос существует прежде веков, то они приписывают Ему начало и конец — не во времени, а вне всякого времени”.
Неслучайно поэтому, что слова “прежде всех веков” впервые были внесены полуарианскими соборами (3-я и 4-я Антиохийские формулы), противниками “единосущия”.
“Царству Которого нет конца” – это также плевок в сторону Никейских отцов в лице одного из главных защитников Никейской веры Маркелла Анкирского. Последнему вменялась в вину ересь о том, что царство Сына прекратится. Это являлось недоразумением тех, которые не хотели вникать в учение Маркелла. От подобных обвинений Маркелл был оправдан еще Сердикийским Вселенским собором 343 г., который подверг его сочинения тщательному исследованию, но не обнаружил в них никаких лжеучений. Но кому-то очень не терпелось задеть столпов Никеи. В результате нечестивцы прокляли Маркелла посмертно, ибо сделать это при его жизни никто, кроме ариан, не дерзал.
Вставка пневматологического характера представляет собой уже не просто арианские козни, но явное духоборческое безобразие. В Никейском Символе вера в Святого Духа провозглашалась без каких-либо дополнительных пояснений догматического характера. Естественно, что I Вселенский собор, четко выразив учение об Отце и Сыне, уже не видел необходимости повторять само собой разумеющееся в отношении Святого Духа. Но когда появилась македонианская ересь, формулировка догмата о Святом Духе сделалась целесообразной. Однако, Константинопольский собор 381 г., движимый униатскими устремлениями, сделал это самым неудачным образом. Вера в Святого Духа выражается таким образом, чтобы духоборцам позволялось беспрепятственно присоединяться к церкви, существенно не изменяя своего учения о Святом Духе. Собор, по-видимому, последовал за практикой Василия Великого, который считал допустимым принимать духоборцев с тем условием, что они, не называя Святого Духа тварью, в то же время могли не называть Его и Богом. Такая позиция Василия Великого вызывает восторг у всех современных экуменистов, которые его политику догматического компромисса ставят в пример. Итак, Константинопольский собор, дополнив исповедание веры в Святого Духа, не только не провозгласил Его единосущия с Отцом и Сыном, но и не назвал Его Богом. “Господа животворящего” является неверным переводом прилагательного το κυριον, что буквально значит “господствующего”. Вот какое исповедание было произнесено в то время, когда особенно энергично раздавались нападки на учение о единосущии Духа с Отцом и Сыном! Поэтому А. Спасский справедливо восклицает:
“Разве пневматомахи этого времени не учили, что Дух господствует и животворит? Разве и они не могли принять тезиса о споклонении и о спрославлении Его с Отцом и Сыном? Формула, содержащаяся в Константинопольском символе, никогда бы не могла закончить споры о Святом Духе и не повлекла бы за собою осуждения пневматомахов”[26].
Она вызвана униатской политикой собора, которая давала “полное право в этом спорном вопросе занять примирительную позицию” с еретиками-духоборами.
“В тех исторических условиях, – продолжает профессор, – в каких осуществлялась деятельность Константинопольского собора, точное омоусианское[27] определение учения о Духе не только не повлекло бы за собой окончания споров о нём, а напротив, вызвало бы новую бурю волнений и словопрений, конец которых трудно было бы предсказать. Оно оторвало бы от нарождавшегося единства (с арианами и духоборами, – Л. Л. Г.) целые области Востока, и в ряды членов самого собора, между которыми были защитники середины, внесло бы серьезный разлад, могущий повести к крушению весь собор!”[28]
Этого и боялась политиканствующая верхушка собора, главной побуждающей силой которого были полуариане и духоборы.
“Число македонианских епископов, явившихся на собор, – свидетельствует историк А. П. Лебедев, – было велико: 36 человек. Их, вероятно, специально собрали из близлежащих стран”[29].
Занимательно, что Григорий Богослов, председатель этого собора, и ряд других участников горячо настаивали на признании Духа Богом и Его единосущии, однако все их старания ни к чему не привели. Как отмечает профессор Спасский,
“собору не понравился “вводитель новых учений”, и его настойчивые восклицания, что Дух есть Бог, послужили только одной из причин его окончательного разрыва с собором и поводом, вызвавшим нерасположение друзей”[30].
Неудивительно, что Григорий Богослов оставил об этом соборе очень нелестные отзывы. Из-за безумных споров он называет собор “стадом галок”, мечущимися “осами”, “худыми беседами и собраниями”, членов собора “дерзкими”, “вепрями»[31]. Он был недоволен “снисходительными мерами собора в отношении к еретикам”, “двусмысленностью учений”[32]. По его мнению на данном соборе
“источник веры никейской возмущен солеными потоками учений, какие распространяли люди сомнительной веры”; “епископы… явно предались противной стороне”[33].
Проф. А. П. Лебедев отмечает, что македониане были полностью согласны со всем собором касательно учения о Св. Духе, в пользу чего “свидетельствует тот факт, что с ними и речи не было о Духе Святом”. Этот историк делает общее заключение, что
“распространенное мнение о том, что собор II Вселенский созван был против македониан… лишено всякого основания”[34].
Таким образом получается, что дебаты, о которых упоминает Григорий Богослов, велись против тех, кто считал необходимым внести в Символ ясное исповедание Божества Святого Духа, в числе которых был и сам Григорий. Но продолжим речь о Никео-Константинопольском символе.
Очень большие сомнения вызывает словосочетание “через Которого всё произошло”. Предлогом δι’ (“через”) в греческом языке можно выразить как посредничество, так и творительный падеж. Идея о Логосе как о посреднике в творческом акте Отца высказывалась Филоном, а позже гностиками. Вслед за ними ту же идею восприняли и ариане. Арианский оттенок подобной фразеологии делает абсолютно невообразимой возможность её существования в изначальном тексте Символа.
* * *
Кроме изъятий и вставок Константинопольский собор внес в Символ также редакционную правку. Наиболее важная – перенесение слов “как на Небе, так и на Земле” из второго в первый член Символа. Профессор Спасский по этому поводу пишет:
“Выделение творения “неба и земли” из творческой деятельности Отца и усвоение его одному только Сыну в Никейском Символе напоминало собой (участникам Константинопольского собора, – Л. Л. Г.) старую идею о Логосе, как Димиурге и мирообразователе, пополнявшем и усовершавшем дело единого Бога. Отец создает лишь основные элементы – видимое и невидимое; Сын специализирует их и творит всё существующее на небе и на земле. Здесь (в глазах деятелей Константинопольского собора, – Л. Л. Г.) сохранялся, очевидно, несознательный остаток платоно-филоновских и, отчасти, оригеновских идей”[35].
Нужно ли пояснять, что такими безосновательными обвинениями ставились под сомнение Никейский Символ и весь I Вселенский собор, который заподазривается в серьезных ересях? Делалось это, безусловно, намеренно, чтобы окончательно дискредитировать деятельность отцов, заседавших в Никее.
Безумность вышеописанных обвинений обличается словами писаний: “В начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих” (Пс. 101:26), которые апостол Павел относит именно ко Христу (Евр. 1:10). На этом основании в Никейском Символе и было сказано, что Сын – Творец “Неба и Земли”. Этим также подчеркивалось существенное единство Отца и Сына в деле творения мира. Конечно, арианствующим заправилам это не нравилось и они решили Сына сделать только лишь посредником в деле творения путем прибавления δι’ (через) и провозглашения истинным Творцом только Отца. По словам того же А. Спасского в новом Символе
“Отец, единый Бог, есть Творец всего в подлинном и точном смысле; Сын же есть только совершитель Его воли”.
Такая правка лишь подливала воды на арианскую мельницу.
Продолжая свой обзор редакции Символа, профессор Спасский сообщает, что помимо исправлений, вызванных нуждами времени, константинопольские деятели и “самый стиль его подвергли пересмотру”, улучшив его “литературное изложение”. В частности, был исправлен “беспорядок” фраз, избегалась ненужная “тавтология” и “дисгармония” между определениями, вносились “недостающие” пояснения и т. д.[36]
Вот, оказывается, какими “безграмотными” и “бездарными” оказались отцы I Вселенского собора! Мало того, что они не смогли как следует сформулировать догматы, так они еще и не удосужились их достойно изложить. Кому же, спрашивается, и зачем была нужна такая чрезмерно придирчивая критика к словам Никейского Символа, надеюсь, всем уже ясно.
Выводы
Убежден, что после сделанного детального исследования ни у кого не останется сомнений в том, что так называемый Никео-Цареградский Символ веры, теперь практически всеми и повсюду употребляемый, есть произведение еретиков полуариан, составленное со строго определенными целями:
1) дискредитировать всю догматическую деятельность I Вселенского собора;
2) признать “ущербным” богословие и принизить авторитет отцов, которые имели главную заслугу в победе над арианской ересью (Афанасий Великий, Евстафий Антиохийский, Маркелл Анкирский, Осия Кордубский, Аполлинарий Лаодикийский и многие западные отцы);
3) изъять из употребления и отредактировать Никейский Символ веры так, чтобы его главнейшие формулировки могли поддаваться еретическому истолкованию (арианскому и духоборческому);
4) захват власти в кафолической (имперской) церкви посредством униональной политики;
5) политическое единство империи в ущерб правде;
6) наконец, под видом борьбы с “савеллианской ересью”, окончательно изгнать из церкви христианский монотеизм и ввести тайное многобожие.
Главный вывод, к которому приходит выдающийся историк церкви А. Гарнак, состоит в следующем:
“Опущение выражения “из сущности Отца” и отсутствие предиката “единосущный” по отношению к Святому Духу показывают, что восточное православие 381 г. было нововерием, которое хотя и держалось слова “единосущный” в отношении к Сыну Божьему, но не вполне разделяло воззрений Афанасия. Вскоре было забыто различие между староверием и каппадокийским нововерием, и под оболочкой термина “единосущный” вообще пришли к учению вроде “подобосущия”, и это воззрение во всех церквях считается доныне православным”.
По заключению того же профессора А. Гарнака Константинопольский символ
“носит ясные черты теологии нововеров, ибо на этот символ нужно смотреть как на униональную формулу, имевшую целью примирить между собой православных, полуариан и духоборцев”[37].
Нельзя с этим не согласиться.
Все эти цели и результаты, а также многие другие сопутствующие обстоятельства, о которых выше было сказано, делают совершенно невозможным для христиан употребление так называемого Никео-Цареградского Символа веры и заставляют хотя бы формально признать преимущество исповедания 318-ти отцов I Вселенского Никейского собора. Этим признанием не вводится никакого новшества, не искажается правая вера, но наоборот – утверждается древнее предание и прогоняется еретическая тьма.
Безусловно, Никейский символ остается историческим памятником, который был необходим в борьбе с арианством и был актуален во времена арианских споров. Но он не утратил своего значения и сегодня как свидетельство веры древней церкви.
___________________
ПРИЛОЖЕНИЕ
Реконструкция текста Никейского Символа веры
Задача реконструкции Никейского Символа веры не представляет больших затруднений ввиду того, что его текст дошел до нас из многих древних источников. Разночтения в них существуют, однако они, как правило, касаются незначительных деталей. Текст Символа дважды изложен в сочинениях Афанасия Великого, а также в историях Сократа Схоластика, Созомена и Руфина. Его приводят Иларий Пиктавийский и многие другие источники, в том числе коптские и сирийские. Обо всех этих источниках подробно говорится в книге К. Смирнова «Обозрение источников истории I Вселенского Никейского собора» (Ярославль 1888). Очень странный текст Символа, сплошь испещренный арианскими интерполяциями, приводит в своей “Церковной истории” Феодорит. Очевидно, что эта версия распространялась арианами под видом Никейского Символа, однако к последнему не имеет никакого отношения и здесь рассматриваться не будет.
Наиболее важные расхождения следующие.
По коптскому списку вместо слова “страдавшего” стоит “умершего”, а также перед членом “и в Духа Святого” помещено “веруем”. Важное разночтение имеется касательно роли Иисуса Христа в творении. Здесь фраза «через Которого всё произошло» звучит: «от Которого всё произошло», что, по моему мнению, следует признать первоначальным антиарианским чтением.
По сирийской редакции к словам “кафолическая” прибавлено: “святая и апостольская”, что является, видимо, поздней вставкой.
Александрийский собор 362 г. сделал дополнение “апостольская”, откуда эта вставка появилась во многих списках Символа, так как Деяния I Вселенского собора сохранились, возможно, посредством этого Александрийского собора.
В редакциях Руфина и Илария читается “Господа нашего”.
В варианте Символа, приведенном Афанасием в Послании к Иовиану, перед словами ενα κυριον (“одного Господа”) во втором члене помещен артикль τον. В другой версии, которая сохранилась в приложении к Посланию Афанасия об определениях Никейского собора, этот артикль опущен. С грамматической точки зрения присутствие артикля в данной греческой фразе может указывать в пользу того, что речь в обоих членах Символа идет о разных предметах, то есть разных личностях в Божестве. И наоборот, отсутствие артикля может показывать безразличие предметов, но разницу в функциях, когда речь идет об Отце и Сыне как о едином (одном) Боге. Причем второй артикль τον перед термином ‘υιον (Сына) в данной речевой конструкции требуется грамматикой как обозначение нового определяющего термина к κυριον. На этом основании возможно выделить первый член Символа только словами “веруем в одного Бога”, поставив условное двоеточие в конце, тем более, что в публикациях латинского и греческого традиционных текстов Символа подобная пунктуация вводится посредством запятой. Этим точнее обозначается мысль собора о единстве Божества, являемого в трех выражениях (модусах).
Как уже указывалось выше, в редакции Руфина имеется важное добавление: “то есть той же с Отцом сущности”, которое со всей вероятностью имелось в изначальном тексте.
Итак, согласно имеющимся источникам реконструкция Никейского Символа будет выглядеть так:
1 Веруем в одного Бога:
2 Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого;
3 и в одного Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, рожденного от Отца, единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, то есть той же с Отцом сущности, от Которого всё произошло как на Небе, так и на Земле;
4 ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, взошедшего на Небеса и грядущего судить живых и мертвых;
5 и в Святого Духа.
6 А говорящих: “было, когда не было”* или “не был прежде рождения” и “произошел из несущего”, или утверждающих “из иной ипостаси или сущности”, или “создан”, или “превращен”, или “изменяем” – таковых отлучает кафолическая Церковь.
* Т. е. было время, когда Сына не было.
Л. Л. Гифес
16 апреля 2003 г.
Источники:
1) Спасский А., проф. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Тринитарный вопрос. Сергиев-Посад. 1914.
2) Смирнов К. Обозрение источников истории I Вселенского Никейского собора. Ярославль. 1888.
3) Карташев А., проф. Вселенские соборы. СПб. 2002.
4) Феодорит Киррский. Церковная история. М. 1993.
5) Толмачева Е. Копты: Египет без фараонов. М. 2003.
6) Деяния Вселенских соборов. Тт. I-IV. СПб. 1996.
7) Гарнак А. История догматов. // Раннее христианство. Т. 2. М. 2001.
8) Ветринский И. Памятники древней христианской церкви или христианских древностей. Т. 2. СПб. 1830.
9) Алипий, архим., Исайя, архим. Догматическое богословие. СТС Лавра 1994.
10) Лебедев А. П., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004.
11) Лебедев А. П., проф. Споры об Апостольском символе. История догматов. СПб. 2004.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] См.: Лебедев А. П., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 112.
[2] Там же, стр. 139.
[3] Там же, стр. 168.
[4] См.: Спасский А., проф. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Тринитарный вопрос. Серг. Посад. 1914, стр. 431.
[5] Творения Афанасия Великого. Ч. 3. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1903, стр. 277-278.
[6] Epist. Ad episcopos Aegypti et Libyae. Col. 556. Цит. по: Лебедев А. П., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 69.
[7] Послание Иоанну Антиохийскому. Цит. по: Лебедев А. П., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 162.
[8] См.: Лебедев А. П., проф. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 70, 85, 315-316.
[9] В частности, у самого Нестория. См.: там же, стр. 304.
[10] Там же, стр. 303.
[11] Деяния Вселенских соборов. СПб. 1996. Т. 3, стр. 46. См. также Т. 2, стр. 230.
[12] См.: Дмитриевский И. Историческое, догматическое и таинственное изъяснение божественной литургии. М. 1993, стр. 275; Ветринский И. Памятники древней христианской церкви или христианских древностей. Т. 2. СПб 1830, стр. 316. Зачем монофизитам понадобился мелькитский фальшивый символ, остается загадкой.
[13] См.: Лебедев А. П., проф. Споры об Апостольском символе. История догматов. СПб 2004, стр. 42.
[14] См.: Ветринский И. Указ. соч. Т. 2. СПб 1830, стр. 316-317.
[15] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 587-588.
[16] “Омиусиос” – по греч. “подобосущие”.
[17] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 228.
[18] Карташев А., проф. Вселенские соборы. М. 1994, стр. 12.
[19] Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 110.
[20] См.: Тюленев В. М. Рождение латинской христианской историографии. СПб 2005, стр. 234; Смирнов К. Обозрение источников истории I Вселенского Никейского собора. Ярославль 1888, стр. 201-202. Смирнов предполагает, что Руфин пользовался той редакцией Никейского Символа, которая находилась в сочинении Илария Пиктавийского “De Synodis”.
[21] Впрочем, не исключено, что это пояснение имелось только в латинском варианте Символа, составленном на Никейском соборе одновременно с греческим, в котором оно изначально могло отсутствовать. Впоследствии оно было изъято и на Западе в целях унификации текстов. Подробнее об этом см. в моей работе “О терминах сущность, ипостась, лицо”.
[22] По известию Илария (De Synodis, 81-86) термин ομοουσιος был отвергнут собором потому, что в системе Павла Самосатского он отождествлял Бога и безличного Логоса. По другим данным – потому, что этим термином Павел учил о единосущии плоти Христа с Божеством. Однако, хорошо известно, что “из присутствовавших на соборе большинство принадлежало к оригенистам”. – Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 161.
[23] См.: Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 79-82.
[24] Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 116.
[25] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 588.
[26] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 589.
[27] “Омоусиос” – по греч. “единосущие”.
[28] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 606-607.
[29] Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 123; также: Сократ. V,8; Созомен. VII, 7.
[30] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 603-604.
[31] См.: Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков. СПб. 2004, стр. 126, 131, 132, 135.
[32] Там же, стр. 131, 132.
[33] Там же, стр. 132.
[34] Там же, стр. 122.
[35] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 610.
[36] См.: Спасский А., проф. Указ. соч., стр. 613-615.
[37] А. Гарнак. История догматов. // Лебедев А. П., проф. Споры об Апостольском символе. История догматов. СПб. 2004, стр. 144-145.
АНТИОРТОДОКСИЯ 
Решпеккт автору за проделанную работу.
Но неверный изначальный посыл. Никейское вероопределение не было образцом ортодоксии для востока изначально.
НравитсяНравится
Собор имел статус вселенского, восточные подписали. Другое дело, что многие восточные иерархи вскоре оспорили символ. Но ведь это, как говорится, их проблемы. Я бы не стал их обобщать термином «восток». Мнения там разделились. Но дело в другом. Мой «посыл» состоит главным образом в опровержении тезиса о том, что Царьградский символ (принятый к тому же разбойным псевдовселенским собором) был лишь развитием, а не искажением (и устранением) Никейского.
НравитсяНравится
Вряд ли есть веские основания считать Никейский собор 325 года вселенским, особенно поначалу. Если рассматривать его статус, то необходимо делать это с точки зрения того времени, а не с позиции конца IV века, и тем более не с позиции современного состояния «ортодоксального» богословия.
По мнению того же Спасского консервативное большинство собора приняли никейское вероопределение лишь потому, что оно позволяло опровергнуть учение Ария, не более того. Положительное же раскрытие вопроса о природе и положении Сына для восточных при помощи термина омоусиос было уклонением в ересь савеллианства, что и доказал Маркелл, развивая свои взгляды. Так что консервативное большинство собора не желало с помощью данного термина богословствовать о Сыне, так как у них уже были свои представления на этот счет. Тот же Евсевий Кесарийский на соборе 325 года предложил символ, который устроил всех и который был составлен в выражениях, привычных для большинства. Да и сам Константин положительно отозвался о данном восточном символе, но затем предложил слово омоусиос, которое, в свою очередь, было предложено Осием Кордубским, то есть западной церковью, под чьим влиянием находился тогда император. Иными словами, консервативному большинству не нужно было новой веры, так как у него уже была своя, освященная древностью. Поэтому хотя «отцы» собора 325 года и имели разные мнения, в вопросе отношения к никейскому символу они были единодушны и желали его устранения. Но запад, мало смысливший и мало желавший разбираться в сути восточных богословских споров, был другого мнения. Он желал именно положительного раскрытия вопроса о положении и природе Сына на основании именно никейского вероопределения, что и спровоцировало отвержение данного символа на востоке.
Но если единственной целью собора 325 года было опровержение учения Ария, то это можно было сделать не на «вселенском» соборе, а на обычном поместном. Например, учение Павла Самосатского было осуждено в 268 году на соборе, но данный собор никто не называл и не называет вселенским. Более того, данный собор осудил сам термин омоусиос и его адоптианский смысл, то есть сделал больше, чем собор Никейский. Так что у собора 268 с большим правом может быть назван вселенским, но все же не назван.
Если же коснуться Вашего тезиса о том, что Вы «опровергаете тезис о том, что Царьградский символ был лишь развитием, а не искажением (и устранением) Никейского», то чем был Никейский символ по сравнению с традиционными восточными символами: развитием или искажением? Поймите правильно, дело не только и даже не столько в том, как это назвать, развитием или искажениям, а в тех тенденциях, которые имели место в тот период в сфере богословия церкви. Если стать на точку зрения западной церкви того периода, то никейский символ был действительно тем образцом, который Никео-Константинопольский символ «развивал» и даже «искажал». Но если мы сделаем это, то тем самым исключим традиционную веру востока накануне и в ближайшие десятилетия после Никейского собора 325 года, которая строилась в обход и даже вопреки никейскому символу. И если учесть это, то с не меньшим правом можно будет сказать, что (перефразируя Вас) «Никейский символ был лишь искажениям (и устранением) традиционной веры востока». И это действительно так, поскольку традиционная вера востока (при всем многообразии богословских школ и мнений отдельных «отцов») была вера в субстанциональный субординационизм. А вот никейский символ стал тем первым символом, который покусился на него и который со временем привел к соипостасному соподчинению и ипостасированному субординационизму. А это разве не искажение?
Получается, что вся суть того периода заключалась в том, что шло формирование того богословия, которое со временем стало именоваться ортодоксальным. И выделять какое-то одно и называть его таким нет оснований. Запад предложил свое богословие, что вылилось в никейский символ 325 года. На востоке его долгое время отвергали, а потом приняли лишь его словесное выражение (и то в очень урезанном виде), наполнив его своим содержанием, что вылилось в конце концов в символ Никео-Константинопольский.
НравитсяНравится
Никаких юридических оснований считать собор 268 г. вселенским нет. Вами здесь изложенное — это только Ваша личная точка зрения, а не православной церкви. Евсевия православная церковь не считает православным — и именно из-за его арианствования. Субординатизм тоже ею не принят (хоть и стал составной частью каппадокийского синтеза). Афанасий — вроде как это тоже восток, но он — последователь никейского исповедания, и именно он (а не Евсевий и иже с ним) чествуется как истинный ортодокс. Принятие нового Цареградского символа было немыслимо в Александрии и во времена Кирилла. Так что давайте отделять мух от котлет. Согласен с тем, что западная церковь вела себя последовательно, а восточная — нет.
НравитсяНравится
Ну если под юридическим основанием подразумевать мнение современнлй православной церкви, то придется перечеркнуть все те века, когда церковь имела отличные от православных взгляды (доникейский период и период вселенских соборов, когда догматика церкви менялась скачками: от одного вселенского собора до другого). Это похоже на то, как человек пытается узнать настоящую историю событий революции 1917 года, читая «Краткую историю ВКПб» Сталина.
НравитсяНравится
Юридическое основание — это созыв собора имперской властью, участие представителей главных поместных церквей Востока и Запада (на соборе 268 г. папского представителя не было), а также провозглашение самим собором статуса Вселенского. Мнение современной церкви тут не при делах.
НравитсяНравится
До 324 года не было созыва церковных соборов имперской властью, не на всех соборах были представители всех главных поместных церквей. Означает ли это, что с точки зрения принимаемых решений они были менее важными или не обязательными для всей церкви?
Каким правилом Никейский собор провозгласил свою «вселенскость»?
И были ли соблюдены все приведенные Вами условия в случае пятого » вселенского» собора 553 года?
Вы не поняли главного: осуждение Ария и его учения, как и осуждение Павла Самосатского, могло быть, и скорее всего было в глазах восточных, на поместном соборе. Когда же восточные увидели, что запад хочет назязать чуждую им веру, они выступили против никейского собора. Так что «вселенским» собор 325 года восточные не могли считать, хотя и подписали его вероопределение.
НравитсяНравится
+++Означает ли это, что с точки зрения принимаемых решений они были менее важными или не обязательными для всей церкви+++
Разумеется, означает.
+++Каким правилом Никейский собор провозгласил свою «вселенскость»?+++
Если Вы отрицаете тот факт, что этот Никейский собор был вселенским, то я Вам сочувствую. Именно он и послужил образцом для последующих.
+++И были ли соблюдены все приведенные Вами условия в случае пятого » вселенского» собора 553 года?+++
Насчет Пятого не помню (скорее всего — да), но вот относительно Константинопольского 381 г. и Трулльского — однозначно это не вселенские соборы именно по причине несоблюдения вышеописанных условий. За справками сюда: https://antiorthodox.wordpress.com/2017/03/10/right/
+++Вы не поняли главного+++
Именно главное-то как раз я понял и обосновал.
+++Так что «вселенским» собор 325 года восточные не могли считать+++
Кто-то еще так думает? Хоть один историк церкви этот тезис выдвинул, или Вы является первооткрывателем? ))) Особенно позабавило слово «не могли»…
НравитсяНравится
Вполне допускаю, что Евсевия Кесарийского церковь отвергла как «арианствующего». Но, повторюсь, это только с позиции более позднего «православного» богословия и с позиции его современного состояния. Но в первой половине IV века считался ли он «арианствующим» православной церковью? Он озвучил ТРАДИЦИОННУЮ веру восточных (прошу прощения, но ради краткости так их называю, следуя церковной историографии), иначе его символ не был бы встречен одобрением на соборе 325 года и не был бы взят за основу для символа никейского. Да и те, кого Вы называете «арианствующими», таковыми не были. Тот же Спасский пишет, что единого «арианского» учения не было, а «отцы» Антиохийского собора 341 года особо отметили, что никогда не были последователями Ария, наоборот, исследовав его веру, приняли в общение с собой. А это заявление чего-то да стоит. Получается, что восточные «отцы» не были ни арианами, ни никейскими единосущниками. Они держались некоей середины, и в равной степени не принимали ни арианство ни никейское единосущие. Вот только арианство было для них местным и понятным, являющимся лишь перегибом в их собственной среде, которое они хотели преодолеть собственными силами, а западное единосущие было чужим и навязанным. И если Евсевия церковь не приняла из-за его «арианствования», почему она приняла многих доникейский «отцов», хотя каждого из них можно упрекнуть в недостаточном православии? Вот Вам и мухи с котлетами.
Что касается суббординационизма, то он не принят церковью более позднего периода. Но если мы исследуем историю догматических движений, давайте исходить из понятий и состояния богословия того периода. Суббординационизм субстанциональный — это краеугольным камень ВСЕГО доникейского периода развития церковных догматов, то есть трехсот лет. А вот уклонение от него и превращение его в соипостасное соподчинение и ипостасированный субординационизм является ни чем иным как искажением древней веры церкви. И когда Вы пишете, что «суббординационизм тоже ею (церковью православной) не принят», то церковь какого периода Вы имеете в виду, IV века или современную? И снова мухи и котлеты, так как «ортодоксию» одного периода нужно отличать от «ортодоксий» других периодов.
С Афанасием дело еще интереснее. По словам историка Гонсалеса, начиная с 60-ых годов он стал истолковывать термин единосущие как подобосущие, а по словам Гарнака как равносущие. То есть он отказался от изначального, образца 325 года, значения данного термина. А это разве не изменение и даже искажение веры Никеи? Может Вы скажете, что это улучшение? Но что по этому думали на западе? Запад, как приверженец буквы никейского символа, был этим крайне недоволен. Так что выходит, что и Афанасий изменял веру, отказываясь от изначального смысла никейского символа. Но его православная церковь чествует. Почему? Потому, что его взгляды более близки ее современным взглядам и потому, что в тот период, когда шло формирование догматов, именно его взгляды путем изменений и дополнений превратились в те, которые были приняты церковью. Но в его время он был не большим ортодоксии, чем любой другой «отец». И если, как Вы пишете, Афанасий приверженец никейского исповедания и потому чествуется как истинный ортодокс, то разве «отцы» Константинопольского собора 381 года не заявили, что и они принимают веру Никеи, а значит и они истинные ортодоксы? Вы можете возразить, что они дополнили и даже исказили эту веру? Но разве Афанасий не сделал того же, о чем я уже писал, тем не менее «он чествуется как истинный ортодокс», тогда как «отцы» собора 381 года называются Вами арианами. Так что дело не в мнении православной церкви современного формата, а в том, каким богословие было в рассматриваемый нами период. А оно было изменяемым. Так что полностью с Вами согласен, что мухи и котлеты нужно отделять.
По поводу того, что Н-К символ не был принят в Александрии еще при Кирилле, то здесь следует учесть личную и корпоративную вражду между выдающимися епископскими кафедрами церкви того периода и их предстоятелями, то есть обратиться к сфере церковно-политических отношений. Спорить с тем, что Н-К символ не сразу и не везде вошел в употребление не буду, потому что это истина.
Теперь по поводу того, что западная церковь вела себя последовательно, а восточная нет. Поясните, пожалуйста, почему папа Ливерий, когда к нему пришли послы Лампсакского собора (364 год) и на его требование признать и принять никейский символ сделали это, но истолковали термин единосущие с позиции традиционного для них «подобия», принял это толкование, хотя для запада это означало ни что иное как изменение буквы и смысла никейского символа образца 325 года? И почему запад в конце концов принял Н-К символ, если он, по-вашему, был последователен, то есть привержен никейском символу? Если кто-то и вел себя последовательно, то это Люцифер Калабрийский, для которого любое отклонение от буквы Н символа было уклонением в ересь. И только такие оппортунисты как Иларий Пиктавийский могли позволить изменить Никейский символ.
Что касается того, что мое мнение — это всего лишь мое мнение, то ведь и ваше мнение, что Никео-Константинопольский символ веры продукт арианского богословия — это всего лишь Ваше мнение. Историки, чьими трудами Вы пользуетесь, не называют этот символ арианским или полуарианским. Истина в том, что Никео-Константинопольский символ — это продукт самостоятельного развития восточного богословия второй половины IV века, начавшегося с 60-ых годов и основанного на синтезе западного никейства и традиционной веры востока.
НравитсяНравится
+++Но в первой половине IV века считался ли он «арианствующим» православной церковью?+++
Православия тогда еще не было. Православие появилось после создания каппадокийского синтеза (а лучше признать — что после VII Вселенского собора).
+++Он (Евсевий) озвучил ТРАДИЦИОННУЮ веру восточных+++
Точнее, выдавал свои измышления за традиционную веру.
+++иначе его символ не был бы встречен одобрением на соборе 325 года и не был бы взят за основу для символа никейского.+++
Раз переделали его «оригинал», значит не так уж он был и «традиционен».
+++«отцы» Антиохийского собора 341 года особо отметили, что никогда не были последователями Ария, наоборот, исследовав его веру, приняли в общение с собой. А это заявление чего-то да стоит.+++
Если бы Арий исповедовал что-то традиционное, то и не было бы споров. Осудили его в Александрии, а значит египетская церковь не исповедовала арианство ранее. Думаю, просто над этими богословскими тонкостями раньше не задумывались — так будет более правильно сказать. Исповедовали веру более упрощенно, не выдумывали догм.
+++Получается, что восточные «отцы» не были ни арианами, ни никейскими единосущниками.+++
Вы упорно куда-то пытаетесь слить Александрийскую церковь, стоявшие на позициях никейства и единосущия. Да и в Антиохии восторжествовала (в лице Евстафия) никейская партия.
+++И если Евсевия церковь не приняла из-за его «арианствования», почему она приняла многих доникейский «отцов», хотя каждого из них можно упрекнуть в недостаточном православии?+++
Тертуллиана, Климента, Оригена никто во святые не возводил, относились как раз скептически. Прочие считались мучениками (как Иустин и Ириней, учение которых не во всем принято).
+++Суббординационизм субстанциональный — это краеугольным камень ВСЕГО доникейского периода развития церковных догматов+++
Ничего подобного. Про савеллиан не нужно забывать.
+++«ортодоксию» одного периода нужно отличать от «ортодоксий» других периодов.+++
Так я вроде бы и хочу сказать, что никакой ортодоксии в чистом виде не существовало, это всё книжные выдумки.
+++По словам историка Гонсалеса, начиная с 60-ых годов он стал истолковывать термин единосущие как подобосущие, а по словам Гарнака как равносущие. То есть он отказался от изначального, образца 325 года, значения данного термина. А это разве не изменение и даже искажение веры Никеи?+++
Гонсалес и Гарнак сопровождают это своё утверждение какими-то подлинными цитатами и фактами?
+++разве «отцы» Константинопольского собора 381 года не заявили, что и они принимают веру Никеи, а значит и они истинные ортодоксы?+++
Так они просто нагло врали, прикрывались авторитетами.
+++дело не в мнении православной церкви современного формата, а в том, каким богословие было в рассматриваемый нами период+++
Мы живем в XXI веке, так что я опровергаю то понимание, которое сложилось. Другого «православия» сейчас нет. У меня подход чисто практический, а не умозрительный.
+++И почему запад в конце концов принял Н-К символ, если он, по-вашему, был последователен, то есть привержен никейском символу?+++
Но при этом учения о трех ипостасях на Западе как не было, так и нет. На Западе не признали сам каппадокийский синтез.
+++ведь и ваше мнение, что Никео-Константинопольский символ веры продукт арианского богословия — это всего лишь Ваше мнение+++
Так я-то не православный! Мне и положено иметь свое мнение, а православным — нет.
+++Историки, чьими трудами Вы пользуетесь, не называют этот символ арианским или полуарианским.+++
Потому что цензура не позволяла. Приходилось писать намёками. Но может и сами они хотели усидеть на двух стульях сразу. Я их двойственную позицию и недоговорённости критиковал.
+++продукт самостоятельного развития восточного богословия+++
О том я и говорю. Никакого «православия» как единственной раз и навсегда полученной свыше догмы (по типу скрижалей Моисея) нет и не было, богословие развивалось, и в разное время представляло собой довольно несходные «продукты» умствований и словоблудия людей, которые плохо понимали то, что написано в Евангелии. Поэтому я категорически против понимания «православия» как какого-то незыблемого учения, ведущего своё основание и преемство чуть ли не с самого Иисуса.
НравитсяНравится
Под «православием» в данном случае я подразумеваю не восточно-православную церкви, как и под «кафоличностью» подразумеваю не западную римскую церкви, тем более, что в рассматриваемый нами период церковь была юридически единой, что, безусловно, не исключало различий между ними. Под «православием» я имею в виду понятие «ортодоксальность», которое было противоположно понятию «ересь» и было призвано отличить истинное церковное учение от заблуждения, точно так же как под «кафоличностью» имею в виду «вселенскость» церкви, претендующей на звание истинной и в плане широты своего охвата противопоставляющей себя локальным течениям и учениям в собственной среде. Так что когда я пишу об отсутствии православия в рассматриваемый период, то подразумеваю, что как такового ортодоксального учения не было во ВСЕЙ церкви, а не выделяю одну и не предпочитаю ее богословие богословию другой.
Из написанного же Вами считаю, что Ваша точка зрения не до конца последовательна, а вывод, сделанный наполовину, не сделан вовсе. Если уж Вы называете взгляды Евсевия Кесарийского «измышлениями», почему Вы не называете так же и западное никейское богословие? Какие у Вас есть основания предпочитать взгляды церкви одного региона взглядам церкви другого региона, если Вы же сами написали, что «богословие развивалось, и в разное время представляло собой довольно несходные «продукты» умствований и словоблудия людей, которые плохо понимали то, что написано в Евангелии»?
То, что символ Евсевия Кесарийского переделали в 325 году в никейский не подлежит сомнению. Но затем то же самое сделали на востоке, переделав уже никейский символ в конце IV века в так называемый Никео-Константинопольский, а затем уже этот символ переделали на западе и внесли в него термин филиокве на Толедском соборе в 589 годк, и это тоже не подлежит сомнению. И заметьте, как изменение никейского символа произошло не на «вселенском», а лишь на локальном восточном соборе, так и изменение принятого западом Никео-Константинопольского символа произошло на таком же локальном западном соборе, то есть это была обычная церковная практика того периода. И если уж обвинять «отцов» собора 381 года в отходе от смысла символа 325 года, то в этом же следует обвинять и «отцов» Толедского собора, которые в равной степени отошли и от Никео-Константинопольского символа, и от никейского. Если по «переделыванию» судить о «традиционности» того или иного символа веры, то ни символ Евсевия, ни никейский, ни Никео-Константинопольский символы веры считать традиционными нельзя.
К тому же обратите внимание на то, что как за основу никейского символа был взят традиционный для востока символ, озвученный Евсевием Кесарийским, в который были добавлены лишь некоторые западные выражения, так и для так называемого Никео-Константинопольского символа веры был взят именно традиционный для востока символ, в который тоже были внесены лишь малая часть никейских выражений и понятий. Нюансы разнятся. Так, Спасский, Карташев, Лебедев считают, что символ, известный сейчас под именем Никео-Константинопольского был изначальным символом константинопольской церкви, тогда как Хорт, Гарнак считают, что за основу был взят символ либо Кирилла Иерусалимского, либо Эпифания Кипрского, либо Нектария Константинопольского. Но не в этом суть. Суть в том, что все они сходятся во мнении, что один из восточных символов стал основой для нового, Никео-Константинопольского символа. Что из этого получается? Восток никогда не рассматривал никейский символ как самодостаточный и в полной мере выражающий его веру. Как в 325 году основу никейского символа составил традиционный для востока символ, так и в конце IV за основу Никео-Константинопольского символа был взят один из восточных символов. И если никейские выражения принимались, то в самой малой части. И так было как в начале, так и в конце IV века.
Все это значит только одно: брать богословие какого-то одного церковного региона и выдавать его за образец ортодоксии нельзя. Вы же, как мне кажется, хотите внушить мысль, что именно александрийское и западное богословие и было той раз и навсегда данной православной точкой зрения, которая затем была выражена в никейском символе.
НравитсяНравится
» ….и в разное время представляло собой довольно несходные «продукты» умствований и словоблудия людей, которые плохо понимали то, что написано в Евангелии…..»
И как такое могло произойти, с мистической точки зрения?
Более того основные плоды
этого богословия ( словоблудия?)
например, доникейского периода утрачены- точнее, уничтожены господствующей церковью.
Имеющиеся плоды, скорее всего, отредактированы — как Руфин редактировал Оригена, но в ещё больше мере.
Кодекс Нестле имеет достаточно много цитат,
не входящих в Рецептус , их не было во многих списках — значит, не боялись дописывать
даже канонические тексты, исходя из устной «торы» ( устной традиции) или своих личных идей.
Поэтому словоблудили раннее христианские писатели
или
давали некое очень хорошее понимание Евангелия,
мы даже знать не можем…..
Возьмём Пантена — от него ничего не осталось, видимо всё было признано зловредным, поддельным творением от еретиков и уничтожено.
От Оригена осталась очень малая часть. И т.п.
НравитсяНравится
Этим же предпочтением западно-александрийского богословия я объясняю и Ваши слова по поводу Ария.
Об Арии Вы или не поняли или не захотели меня понять. Я не отрицаю того, что для восточных «отцов» его взгляды не были традиционным, что и вызвало споры начала 20-ых годов IV века и сам Никейский собор 325 года. Но важно учитывать, что после возвращения из ссылки и после того, как он озвучил свою веру без тех мыслей, которые ему были присущи ранее и которые он распространял, он был оправдан Иерусалимским собором 335 года. Так что у «отцов» Антиохийского собора 341 года были все основания провозгласить, что исследовав его веру (собор 335 года) они приняли Ария. То есть приняли не его ранние взгляды, а озвученные им уже после возвращения из ссылки, которые соответствовали и их взглядам. Почему приняли? «Мы никогда не были последователями Ария… Напротив, быв исследователями и испытателями веры, принятой Арием, мы, скорее, сами обратили его к себе…» (Сократ Схоластик. «Церковная история», книга 2, глава 10). «Сами обратили его к себе» — пишут «отцы». А это значит, что Арий вернулся к богословию, традиционному на востоке, что и засвидетельствовали «отцы» Антиохийского собора, приняв его в общение. Но это не понравилось небольшому количеству александрийских богословов (а их было действительно мало, о чем Вы можете прочесть у Спасского в использованной Вами книге, где речь идет о популярности взглядов Ария в александрийском диоцезе и о количество присутствующих с каждой из сторон на самом соборе 325 года). Не понравилось это и западу, которого Константин пригласил быть участником Никейского собора, чье богословие о Сыне он принял в качестве образца для всей церкви и чей термин омоусиос был провозглашен пограничным столбом «ортодоксальной» веры о Сыне. Так что лишь грубое административное вмешательство светской власти и такое же грубое догматическое вмешательство западной церкви, не знающей и не желающей знать подлинные настроения на церковном востоке, привели к тому, что за кучку александрийцев и иных восточных единосущников стал запад. Естественным результатом этого стало то, что восточная вера постепенно стала изменяться. Так что подлинными виновниками того хаоса, который возник с 325 года, были именно александрийцы и поддерживающий их запад, тогда как восток хотел вернуться и оставаться в рамках своей традиционной веры, о чем говорит и возвращение Ария, и множество восточных соборов, которые пытались устранить веру Никеи.
И первоначально дело действительно было не в «задумывании» над богословскими тонкостями и не в «исповедовании веры более упрощенно». Каждая из поместных церквей имела свое богословие, что не вызывало поводов для споров и для «задумывания» об истинности своей веры и ложности веры своих соседей. А вот учение Ария стало некоей лакмусовой бумажкой, которая с ясностью определила богословие востока и запада, поскольку для обличения Ария и его идей нужно было так высказать свою веру, чтобы у Ария не было возможности дальше продолжать верить по-своему, если он хочет остаться ортодоксом. Но то, как это сделал приглашенный Константином запад дало повод востоку заподозрить его в том, что борясь с Арием и его учением, он вводит другую ересь, а именно осужденное на востоке савеллианство. И конечно, восток восстал против этого. Так что «заслуга» Ария была лишь в том, что он заставил восточных и западных богословов без обиняков высказать свои догматические взгляды, что вначале привело к победе западного никейства и искажению восточной веры, а спустя несколько десятилетий к победе восточного каппадокийского синтеза и так называемого Никео-Константинопольского символа. Вот и получается, что сначала западный никейский символ веры исказил традиционную веру востока, затем восточный Никео-Константинопольский символ веры исказил западную веру Никеи, а затем западный символ Толедского собора исказил восточный Никео-Константинопольский символ веры. Если упростить и свести к схеме, то получается следующая картина: 325 год – запад искажает веру востока, 381 год – восток искажает веру запада, и 589 года — запад искажает веру востока. Сплошные изменения и отсутствие каких бы то ни было авторитетов. Вернее они есть, но лишь на словах, в остальном каждый чувствует полную свободу для собственного догматотворчества.
Что же касается Евстафия Антиохийского, то он был соборно осужден за то, что умствовал скорее по Савеллию. А Маркелл Анкирский вообще был осужден как савеллианин. Именно деятельность этих восточных единосущников открыла восточным богословам глаза на то, в какую сторону ведет принятие никейского единосущия: в сторону савеллианства. А поводу савеллианства, как доказательства того, что не все в доникейский период разделяли субстанциональный субординационизм, то я имел в виду тех «отцов» данного периода, которых церковь, в отличии от савеллиан, не считала и не считает еретиками. А вот среди них и был развит субстанциональный субординационизм, который в последующем так называя ортодоксальная церковь преодолевала. Достаточно прочесть труды зарубежных и отечественных историков.
НравитсяНравится
Да и о доникейских «отцах» Вы снова меня не поняли. Речь идет не о том, считать ли кого-то святым или нет. Вопрос в том, почему одни неправомыслящие или недостаточно правомыслящие считаются ортодоксами, а другие неправомыслящие или недостаточно правомыслящие таковыми не считаются? По Вашим же словам к Тертуллиану, Клименту Оригену, Иустину, Иринею относились либо скептически, либо их «учение не во всем [было] принято». Но разве не то же случилось и с Евсевием, разве и к нему не относились скептически и его учение не во всем было принято? Какая тогда разница между ними и упомянутыми Вами доникейскими «отцами»? Только в том, когда они жили?
На самом деле суть в том, что ситуация с доникейскими «отцами», к которым в более позднее время относились скептически, и учение которых «не во всем [было] принято», говорит о том, что понятие «ортодоксальной» веры является весьма пестрым понятием, искусственно сшитым из разнообразных, подчас противоречивых лоскутков богословия того или иного писателя или той или иной поместной церкви. Одни взгляды этих доникейских «отцов» принимались как нужные для догматики церкви, другие отвергались как ненужные и даже вредные. Так что для понятия «ортодоксии» я вижу одно из пояснений: церковь хотела максимально сочетать в своем учении разнообразные точки зрения (с целью создания массовости и «вселенскости»), ярким примером чего служит халкидонское вероопределение с его апофатикой. Именно это был единственный путь, который мог удовлетворить большинство умеренных и давало возможность осудить крайне левых и крайне правых как еретиков. «Ортодоксальная» церковь пошла по пути не «это или то», а по пути «и это и то» «(и вашим и нашим»), привлекая на свою сторону неустойчивых и сомневающихся, готовых ради мира пойти на компромисс. Но, повторяю, это было характерно не для одной какой-то поместной церкви, а для всей, то есть и восточной, и западной, что и проявилось во взаимных уступках в вопросе о букве и духе никейского символа. И если вернуться к доникейским «отцам», то скепсис к ним и то, что их «учение не во всем [было] принято» с одной стороны, и отсутствие их осуждения как еретиков, говорит лишь о желании церкви не утратить фундамент под собой. Ведь в случае, если осуждать как еретиков доникейских «отцов» за их не вполне правомысленные взгляды (Вы, как я понял, согласны с тем, что не во всем они мыслили право, так что осудить их повод есть, как не во всем был прав и «арианствующий» Евсевий Кесарийский, заслуживающий с Вашей точки зрения осуждение), то церковь лишиться основания и будет вынуждена признать, что ее истинное богословие – это богословие, возникшее лишь в IV или даже в VIII веке? Тогда она неизменно столкнется неудобным с вопросом, который сама же задает протестантам: а где была ваша истинная церковь до этого?
По поводу Гарнака и Гонсалеса. Безусловно, Вы можете им не доверять и требовать подлинных цитат и фактов. Тогда предлагаю самостоятельно исследовать этот вопрос и опровергнуть данных авторов. Например, Спасский, обсуждая этот вопрос, и в частности мнение Афанасия, которые он приводит переубеждая подобосущников, приходит к выводу: «победу в церкви одержал термин όμοούσιος… но одержал так, что в его общепринятое истолкование внесены были элементы, заимствованные из омиусианства», а омиусиане и есть те, кто говорили о подобосущии Сына Отцу, а не о его единосущии. Разве это не является перетолкованием никейского символа в его изначальном смысле 325 года?
Да и негоже человеку, который претендует на подлинное знание истории тринитарных споров, обвинять «отцов» Константинопольского собора 381 в «наглом вранье». Вы вдумайтесь: как можно было безнаказанно «нагло врать» в период, когда события собора 325 года были еще живы в памяти и когда практически любой мог уличить «отцов» собора 381 года в «наглом вранье»? Но это могло быть только в том случае, если на востоке никейский символ не рассматривался как единственно истинный, изменение которого означало бы впадение в ересь, и никто не имел ни малейшего желания его защищать в его первоначальной формулировке 325 года. Так что отсутствие таких обвинений ярчайшим образом доказывает тот факт, что для востока истинной верой по-прежнему была вера, далекая от никейской, и которая лишь для видимости ею прикрывалась. Более того, запад ни разу не упрекнул восток в том, что он вводит новый символ веры, будь то на соборе 381 года в Константинополе или внесоборно. Не говорит ли это о том, что и у запада поменялось отношение к никейскому символу, так что он не горел, как это было прежде (Люцифер Калабрийский), желанием во что бы то ни стало принудить восток принять и букву и дух никейского символа (Иларий Пиктавийский)? И если по-вашему «отцы» собора 381 года «нагло врали», то кто еще так же нагло врал? Извините, но это не подход исследователя.
Я не спрашивал Вас о нюансах тринитаризма востока и запада. В контексте нашего диалога я спросил лишь следующее: если запад был последователен и именно никейский символ был для него образцом «ортодоксальной» веры, почему он принял Никео-Константинопольский символ, который очень далеко уходил от никейского в своих богословских выводах? Не потому ли, что со временем и запад стал постепенно, пусть и в меньшей степени, отдаляться от буквы и смысла никейского символа? Не об это ли свидетельствует позиция папы Ливерия по поводу вероисповедания послов Лампсакского собора 364 года и сам факт (подчеркиваю: факт) принятия так называемого Никео-Константинопольского символа церковью запада? В историографии утвердились наименования староникейцев и новоникейцев, под которыми подразумеваются западные приверженцы первоначальной формулировки никейского символа 325 годаи восточные приверженцы так называемого каппадокийского синтеза, то есть восточной интерпретации никейской формулы. Мы можем скептически относиться к этим названиям, но любая наука, в том числе и историческая, являет собой попытку систематизации, выделения общих закономерностей и связей. И уже такое название для восточного и западного богословий говорит о том, что они были разными и формировались под влиянием разных условий. Первоначальное западное староникейство, чуждое восточной вере и грубо ей навязываемое, под влиянием не в последнюю очередь политического фактора, было воспринято востоком, но воспринято в сильно переработанном виде, новоникейском каппадокийском синтезе.
Подытоживая, хочу еще раз подчеркнуть, что отдавать предпочтение одному направлению богословской мысли в период, когда по Вашим же словам, «богословие развивалось, и в разное время представляло собой довольно несходные «продукты» умствований и словоблудия людей, которые плохо понимали то, что написано в Евангелии», и отвергать другое, означает либо не владеть полной информацией, либо предпочитать определенные религиозные взгляды в ущерб исторической истине.
НравитсяНравится
Интереснее понять, откуда взялись ариане и зачем.
Они появляются как deus ex machina, причём в огромном
количестве. Потом становятся доминирующими.
История с этим аналогична возникновениюи распространению ислама.
Логично думать, что все оппозиционные
более ранние верования были вымараны последующей цензурой ( да и вообще непонятно кто и зачем стал
бы переписывать рукописи еретиков)….
Как дошли, например, сочинения Оригена, на фоне многочисленных анафем ему?
Не было ли переписывать переводы Руфина грехом? И т.д. и т.п.
Да и кто стал бы переписывать тех же язычников, ну может
кроме Платона? И зачем?
Надо думать » новые хронологии» справедливы и история церкви удлинена минимум на 5 веков. Когда крестоносцы высадились в Греции, они искали следы былого величия, но даже на площадях Афин паслись козы. ( хрестоматийный вопрос от «новых хронологов»).
Возникает вопрос — они такие глупые, не понимали что прошло много веков?
Откуда берутся внезапно иконоборцы? Можно предположить что цензура была тотальной, а мир постигла некая катастрофа, которая добавила церкви, как минимум 500 лет., вскоре после падения Рима — т.е. 12 век на самом деле седьмой и т.п.
Что вы об этом думаете? Откуда мы так детально знаем ереси первых веков,всю хронологию Соборов и прочее….
С евреями тоже самое — их мысль спала тысячу лет, чтобы потом породить Каббалу, которая стала быстро дробиться, породив хасидизм и т.п.
Как-то неправдоподобно всё — твердить » Машиах к следующей Пасхе»
вот уже 2000 лет и прочее….
Имею ввиду, что периоды » мертвецкого спокойствия» искусственно удлинены,
а периоды бурной активности слишком хорошо документированы.
Фукидид, первый историк, сразу сказал что «реконструирует прошлое», восстанавливает и описанные события могут иметь немного общего
с действительностью.
«Новые хронологи» давно спрашивают — как это Тишендорф и другие,
нашёл ряд ценных рукописей, о которых тысячу и более лет никто не помнил, не цитировал?
Потребность в удлинении периодов истории вызвана искусственными требованиями в генеалогии- один начал, остальные не могли составлять КОРОЧЕ, потому что это ( укорачивание) подрывало право на ту или иную
власть и собственность.
НравитсяНравится
Ариане ни откуда не взялись. Они были продуктом (извините за тривиальность) развития восточного богословия того периода (Оригена, динамистов, Лукиана Антиохийского), как никейское единосущие было плодом развития модализма-савеллианства.
На самом деле не было никаких ариан. Был Арий, его немногие последователи. Арий отказался от многих своих взглядов. Это потом уже появились Аэций, Евномий, Евдоксий и другие, которых в силу инерции стали звать арианами.
На самом деле было традиционное восточное богословие, которое старалось в равной степени держаться и от «арианство», и от никейство, то есть западного » савеллианства». Так что ничего удивительного и необычного в появлении арианство нет.
И иконоборцы тоже не возникают ниоткуда. Иконофобские тенденции всегда были в церкви. Соединение их с политическим и экономическим факторами лишь породило критическую массу, вот и все. Вот вам и идеологический бумсик. Точно так же и с монашество. В 4 веке оно не возникает ниоткуда. Монтаж первый породил его, обвинив церковь в обмирщении. Беда его в том, что он внес раскол, а потому харизматы-монтанисты не вписались в идеал анахоретов от церкви. Но официальная церковь кое-чему научилась. И в 4 веке взяла монашеское движение под свой контроль, тем самым дав понять, что когда кто-то хочет быть особенным вне ее ограды, то он еретик и раскольниками, а когда он в церкви, то он молодец.
Труды еретиков действительно никто не переписывал. Но этого и не нужно было. Достаточно того, что «ортодоксы» с ними полемизировали. Конечно, в пылу полемики взгляды оппонентов искажаются. Но тем не менее это лучше, чем ничего. А потому у историка есть материал, который он может критически, сравнивая с другими данными, оценивать, и восстанавливать историческую правду.
Что касается Оригена, то все не так однозначно, как кажется на первый взгляд. По мнению Болотова (книга «Учение Оригена о святой троице») Ориген был осужден скорее не за свои триадологических и христологическому взгляды. А потому если и могли подвергаться изменению его труды, то лишь в той части, в которой они касались его действительного еретичества. Иначе странно выглядит тот факт, что у всех доникейских отцов церкви, судя по их дошедшим до нас трудам, субстанциональный субординационизм сохранялся (это к тому, что цензура не могла быть тотальной). И труд того же Руфина доказывает, что любое искажение при переписывание может быть найдено, разоблачения и устранено. Да и в наше время к Оригена в среде церкви неоднозначное отношение. Впрочем, как и ко всем доникейских отцам, которых церковь не отвергает лишь потому, что сделай она это, будет нарушено архиважное для нее апостольское преемства, хотя всех доникейских отцов, если сравнивать их взгляды со взглядами более поздне й ортодоксальной церкви, можно назвать еретиками. Но церковь находит для себя возможным именовать эти взгляды лишь как заблуждения.
НравитсяНравится