«Утверждающие, что мудры, они стали
глупыми и изменили славу нетленного
Бога в подобие образа тленного человека»
(Рим. 1:21-23)

Проповедь о распятом Сыне Божьем, добровольно предавшем Себя на крест ради спасение рода человеческого, с самого начала стала «соблазном» для иудеев и «безумием» для язычников (1 Кор. 1:23). И те, и другие не поняли этого таинства – или совсем его отринув, или пустившись в многоречивые блуждания человеческого падшего разума в поисках его логического объяснения. В результате длительного процесса философских упражнений, этого своеобразного наркотического дурмана для греческой интеллектуальной элиты, была создана громоздкая система догматических теорий на тему «боговоплощения». Была введена новая терминология, очерчен особый круг философских понятий, в котором стал вращаться византийский вариант православия. Со времени утверждения христологических догматов на Вселенских соборах, проводившихся и принимавших свои решения под жестким давлением византийских императоров, какая-либо богословская альтернатива стала расцениваться чуть ли не как политический бунт, объявляться «вне закона». Когда словарный запас иссякал и богословские аргументы заканчивались, «доказывать» истину принимались «мужи кровей», среди которых были порой и высокопоставленные церковные иерархи. Гонения, ссылки, мятежи, кровавые побоища, этнический сепаратизм стали печальным следствием их деятельности. Но всё, что насаждается путем насилия, тем более в вопросах проповеди христианской веры, не угодно Богу, противно Евангелию, недостойно апостольского благовестия. Ревнители византийской модели земного «православного царства», царства от мира сего, совершенно забыли об этом и выбрали вместо Христа иудейского террориста Варавву, невольно поставив последнего знаменем своей земной империи. Как раз самое главное в Евангелии не было понято, а именно то, что Иисус показал нам путь в Царство Небесное на своем личном примере и заповедал идти только по этому пути – пути жертвенной любви. Но что может быть для христианина страшнее и печальнее непонимания самой сути Евангелия?

Те представления о церковной истории, которые внушаются теперь в учебниках и духовных школах, своим источником имеют историю мучителей и душителей – не тех, которых ненавидит мир, а тех, которые сами ненавидят, «сильных мира сего», получивших власть с помощью огня и меча. Естественно, что и в догматическом аспекте нам предлагается готовая модель, «освященная» многовековым авторитетом репрессивного церковно-государственного аппарата. Массовое исповедание сложившихся таким образом тринитарных и христологических концепций имеет больше психологические, чем духовно-интеллектуальные основы. Всегда легче верить человеческим авторитетам, чем углубляться в изучение истории, оправдывать слепую веру почитанием громких имен и титулов, возлагать ответственность за свои поступки на «духовенство» и тем самым расписываться в своей собственной бездуховности и безграмотности. Тяжелый пласт традиций и преданий человеческих ложится непосильной ношей на людей, не слишком хорошо понимающих задачу христианина. Православной аскетике свойственны подавление личности и способности к самостоятельному мышлению, откровенный садомазохизм, превращающий человека в слепого обезумившего зомби. Не последнее место в самоодурманивании занимает также магическое воздействие на психику печатного слова. Слепая вера, безответственность и человекопоклонство – вот вероучительный фундамент очень большого числа христианских деноминаций, из которых лидирующие позиции по степени мракобесия занимают, пожалуй, католичество и православие. Такое положение вещей уже заставляет серьезно задуматься над проблемой чистоты источников традиционной догматики.

Данное исследование будет посвящено изучению альтернативных христологических концепций II-VI вв. от Р. Х. Христология занимает отнюдь не второстепенное место в богословии после тринитарного вопроса. Тринитарные споры возникли только по причине попытки объяснения феномена, который называют «боговоплощением». Поэтому отделять теологию от христологии, как это часто делается в учебниках по догматике, в высшей степени некорректно и может только препятствовать серьезному и осмысленному исследованию вопроса.

Кто явился и обитал среди людей в лице Иисуса Христа? Кто страдал на кресте и воскрес: Бог, человек, богочеловек? Божество восприняло всего человека или только человеческую природу? Воплощенный Логос имеет одну природу или две? Бог «срастворился» с «человечеством» (человеческой природой) или только вошел в тесный союз с ним? Превратился ли Бог в человека или облекся «человечеством» как одеждой? И было ли вообще воплощение? От Марии родилась только человеческая плоть, или сам Бог вместе с плотью? Кем был Иисус: божественным человеком, наделенным особыми дарами пророчества и чудотворений, или одним из Лиц «Святой Троицы», ипостасно соединившимся с человеком? Может быть Он обладал призрачным небесным телом Божества? Тленной или нетленной считать плоть Христа, предсуществовала она или не предсуществовала? Или следует предложить еще какую-то версию?

Эти вопросы на протяжении столетий занимали умы верующих христиан, начиная с самых древнейших времен, были объектом обсуждений и горячих дискуссий на многочисленных церковных соборах, послужили вдохновением для создания массы богословских сочинений раннехристианскими духовными писателями. Шесть Вселенских соборов были заняты исключительно этими христологическими спорами в неразрывной связи со спорами тринитарными. С окончанием эпохи Вселенских соборов христологические дебаты не были и не могли быть закончены по той причине, что соборы эти не дали четкого ответа на поставленные вопросы. Выработанные Вселенскими соборами догматические формулировки не отличались ясностью ни по форме, ни по содержанию, и способны были только еще больше разжечь пламя религиозной полемики и даже кровавой вражды. Монофизитство, монофелитство и несторианство с их разнообразными ответвлениями, другие течения и мнения предлагали не менее объективные и логически обоснованные догматические формулы, за этими теологическими движениями стояли не менее авторитетные церковные деятели и подвижники, находящиеся на высоте тогдашней науки, образования и христианской нравственности. Существенную теоретическую разницу между всеми этими фракциями, включая и византийское православие, не всегда можно четко уловить. Тем не менее всякий раз побеждала вера отдельно взятого императора и «господствующей», во всем послушной ему иерархии. Других критериев для определения истины не существовало для тех, кто эту веру поддерживал и продолжает разделять. Поэтому весьма справедливо богословы нехалкидонских церквей окрестили византийский вариант православия мелкитской (то есть царской) ересью.

В формулировании Вселенскими соборами христологических положений возобладало логическое начало на почве человеческих фантазий. В самой по себе логике не было бы ничего криминального, если бы она имела убедительное подтверждение хотя бы в новозаветных текстах. Но углубление в проблематику вопроса приводит к неизбежному выводу: ортодоксальные христологические догматы целиком и полностью стали продуктом богословской спекуляции, возникшей на почве борьбы с ересями, когда их опровержение приняло слишком предвзятый и ригористичный характер. С самого начала раннехристианские писатели не много заботились об объективности антиеретической полемики и считали полезным достижением опровержение любых доктрин только лишь потому, что эти доктрины были произведением их идейных врагов. Древние апологеты и ересиологи, опровергая, к примеру, докетизм[1], считавшийся чисто гностической богословской традицией, впали в другую крайность: они слишком подчеркивали реальность человеческой, как они считали, природы Спасителя, целиком и полностью приравнивая её к природе обыкновенных людей и вырабатывая логические обоснования для своей концепции на основе античной эллинской философии. За опровержением первых еретиков гностиков последовала борьба с монархианством и привела к тем же самым крайностям, и даже еще худшим: желание подчеркнуть раздельность и равенство Лиц в Едином Боге обратилось к проповеди плохо замаскированного многобожия на основе неоплатонической философии. Вышедшая отсюда христология получила изначально ложное развитие. Она привела к глобальному искажению всей христианской догматики. Сформированная таким образом, она не стала альтернативой древним ересям, но привела только к дальнейшим спорам и многочисленным расколам в христианском мире. Безусловно, было бы неразумно еще больше расковыривать незаживающую рану, но и равнодушно смотреть на этот гнойник тоже невозможно.

Все существующие в настоящий момент христианские конфессии так или иначе, основывают свою догматику на толкованиях библейских писаний. Настойчивые заявления разнообразных протестантских церквей, будто свои учения они базируют исключительно на одной Библии, не отражают реальности. Я вовсе не хочу сказать, что ничего не нужно изъяснять принципиально. Многие места писаний прямо подразумевают возможность толкования и даже необходимость этого. Библия наполнена всевозможными аллегориями, притчами, загадками, идиомами, поэтическими отступлениями, иносказаниями, символами, которые, безусловно, требуют определенной экзегезы. Но основополагающие правила священной герменевтики практически не соблюдаются сейчас никем. Если бы та или иная тенденциозная трактовка вовсе исключалась, то было бы очень мало почвы к существующим разделениям. Но они есть и их количество велико. Споры с каждым веком только множатся. Впрочем, такие разделения имеют строго определенный духовный смысл, как он выражен у апостола Павла:

«Надлежит быть и ересям между вами, чтобы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19).

Протестантская наука изначально пришла к выводу о невозможности опираться в области духовно-нравственной, богослужебно-обрядовой и догматической на некое эфемерное предание, справедливо находя в нем множество противоречий не только евангельскому благовестию, но и внутренних несоответствий. Тем не менее, протестантизм парадоксально сочетает в себе важнейшие элементы этого предания – например, учение о «Троице» и стоящую в зависимости от него и прямо вытекающую из него христологию «богочеловека» с двумя природами. Всё это следует отнести исключительно к сфере человеческих заблуждений, и в этом подавляющая часть протестантов ничем не отличается от византийско-римской традиции государственного православия, сформированного на почве «священного предания». Еще раз напомним, что имя «Троица» в приложении к Богу ни разу не встречается во всей Библии, равно как там ничего не говорится о способе ипостасного соединения неких «двух естеств» в Иисусе Христе. Несмотря на это, огромное количество протестантских учебников по богословию просто пестрят вопиющими на данные темы спекуляциями, ни на чем не основанными. Спрашивается, откуда взялись эти и подобные им спекуляции, если всякое «человеческое предание» формально отвергается? Не иначе, как из того же самого «предания», коль скоро нигде больше они опоры не находят.

Я убежден, что истина единобожия сама по себе не требует доказательств. Она дана нам в столь простой и ясной форме, что не предусматривает для её осмысления каких-то слишком напряженных умственных усилий. Она не содержит никаких «тайн», в ней нет ничего непостижимого для разума. Насколько простота и ясность монотеизма контрастирует с неразрешимым логическим противоречием тринитарной доктрины, очевидно само по себе. Единобожие изначально заложено Богом в душе каждого человека. Помрачение монотеистического сознания является результатом нравственной и, как следствие, умственной деградации – извращения едва ли не самого крайнего, больше которого является только безбожие.

Мне не было бы никакой необходимости заниматься собственной экзегетикой или богословием, если бы богословская наука пребывала в стационарном состоянии. Да в общем-то этим я заниматься не собираюсь. Вполне достаточно тех знаний, которые мы черпаем из слов Евангелия и признаем то, чему учит нас Святой Дух. К тому же наступит время, когда «знание упразднится, ибо мы отчасти знаем» истину, а не всю полноту её (1 Кор. 13:8). Ныне же только «тому, кто любит Бога, дано знание от Него» (1 Кор. 8:3).

Если бы Бог соблаговолил открыть нам нечто больше того, что содержится в Евангелии относительно сокровенных тайн божественного домостроительства, то Он не замедлил бы явить это через тех же самых апостолов, самовидцев Господа. Возможно, Он действительно открыл им эти тайны и открывал впоследствии ученикам посредством Духа Святого. Но вся проблема в том, что византийская ортодоксия не смогла обосновать, на основании каких достоверных источников она черпает свои знания. Православие лишь констатирует то, что уже якобы получено от предшественников, полагаясь в своих толкованиях на «непогрешимость» церкви – понятие само по себе очень зыбкое, поскольку не ясно, что или кто в церкви не погрешает, и как не спутать в этой церкви человеческое с небесным. Во всяком случае критерий истины в православии один – земной институт церкви. В результате все ереси и заблуждения идентифицируются православием под прикрытием «авторитета» церкви, связь которой с Богом лишь декларативное.

На самом деле никто не может быть убежден в первоначальной сохранности неких «устных преданий», возводимых якобы к самим апостолам, так как для этого нет совершенно никаких исторических оснований. Поэтому в нашу обязанность входит только функция очищения первоначальной апостольской веры от поздних человеческих наслоений (2 Фесс. 2:15; 1 Кор. 11:2; 2 Тим. 1:13; 2:2; Тит. 1:5). Ни в коем случае нельзя пускаться в отвлеченные умозрения, но необходимо избегать «негодного пустословия» (1 Тим. 6:20). В этом заключается основа, первоисточник и методика всякого богословствования и анализа исторических данных.

*     *     *

Русская богословская наука не очень богата источниками по систематической истории древне-церковной христологии. Хотя по частным вопросам этой дисциплины издавалось и издается немало статей и книг, фундаментальных исследований вышло только два. Первое и, пожалуй, наиболее исчерпывающее было издано в Казани в 1870 г.: В. Снегирёв, «Учение о Лице Господа Иисуса Христа в трех первых веках христианства». Почти одноименный и похожий по содержанию труд вышел в Тамбове в 1885 г.: Архим. Никифор (Смирнов), «Учение древней церкви о Лице Господа Иисуса Христа», который частью повторяет, частью дополняет исследование В. Снегирёва. Эти работы оказались настолько информативными и удовлетворяющими слух последователей халкидонского православия, что впоследствии не было других попыток составления трудов подобной тематики. Тем более не имелось работ, предлагающих альтернативный взгляд на проблему. К большому сожалению, готовящийся профессором А. Спасским II-й том его «Истории догматических споров в эпоху Вселенских соборов», который он должен был специально посвятить христологическим спорам с предварительным историческим обзором раннехристианских воззрений на лицо Спасителя, так и не вышел. Зато в 1895 г. А. Спасским была опубликована очень важная и единственная в своем роде работа: «Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского», которая выходит далеко за пределы тематики, обозначенной в заглавии книги, и на деле посвящается исследованию всего, что было связано с именем и творчеством этого выдающегося ученого христианской древности.

После предприятий В. Снегирёва и архим. Никифора на русском языке более не издавалось тематических работ по древне-церковной христологии, но имелись специализированные исследования, посвященные отдельным вопросам. Большую ценность среди них представляет работа А. П. Орлова «Христология Илария Пикта­вийского» (Серг. Посад, 1909) с интересным историко-богословским обзором христоло­гических воззрений с конца II до середины IV века, а также книга профессора М. М. Тареева «Уничижение Господа нашего Иисуса Христа» (М. 1901; Серг. Посад 1908), посвященная теме так называемого «кеносиса», также с историческим анализом воззрений христианских писателей, использовавших кенотическую теорию для объяснения христологических доктрин. Следует еще упомянуть о вышедшем много позже труде протоиерея В. Булгакова «Агнец Божий» (первое издание YMCA-Press 1933, второе М. 2000), который, впрочем, очень бегло касается раннехристианского учения о лице Иисуса Христа. В основу работы положена особая «софианская» концепция, а потому Булгаков интересен своим неординарным подходом к проблематике. Последняя в этом ряду книга, специально посвященная вопросам христологии, написана О. Давыденковым и имеет заголовок: «Велия благочестия тайна: Бог явися во плоти» (М. 2002). Она целиком посвящается монофизитским спорам, интерес к которым в последнее время возрос[2], а для наших задач представляет немало полезной информации. Разрозненные сведения можно почерпнуть также из многочисленных учебников по патрологии, богословских статей и словарей, изданных и переизданных за последнее десятилетие.

Общий для всех этих источников недостаток – их крайняя тенденциозность, вызванная стремлением удержаться в рамках господствующих традиций, не взирая на их откровенную спекулятивность и беспочвенность. Еще один недостаток подобных исследований, который необходимо учитывать, – некритичное доверие к дошедшим до нас древним источникам, неповрежденность которых не может быть основательно доказана, особенно если учитывать накопившийся огромный опыт текстологической науки. Поэтому метод цитации не всегда может быть оправдан в качестве неопровержимых доказательств той или иной доктрины в исторической перспективе. Нельзя не учитывать тот факт, что для окончательных выводов совершенно недостаточно того материала, которым мы сейчас располагаем, поскольку этот материал является лишь очень малой частью того, что было создано раннехристианскими писателями за первые пять веков церковной истории, к тому же уцелевшей вовсе не случайно. Судя по тому, с какой ненавистью тотально уничтожались сочинения Аполлинария Лаодикийского, можно предположить, что еще ранее такому же истреблению или порче подвергались все сочинения, которые в той или иной мере идеологически не совпадали с господствующими доктринами[3]. Новозаветные тексты не могут быть исключением в этом ряду, они тоже подвергались исправлениям, конъектурам, изъятиям, интерполяциям.

Богословские труды, посвященные вопросам христологии, начиная с патристического периода и кончая современным научным критицизмом, бывают малопонятны и скучны, а потому непривлекательны, а порой даже вызывают отвращение. Иногда складывается впечатление, что подобные работы современные богословы пишут сами для себя или создают специально для сугубо научных кругов, где их обсуждают с самолюбованием, а нередко со злобной критикой и взаимной перебранкой. Иные труды,  напротив, являются слишком упрощенными, затрагивающими сразу много областей богословия, но не дающими возможность достаточно глубоко разобраться в тех или иных вопросах. Некоторые же авторы, излишне углубляясь в частности по отдельно взятым вопросам, преследуют не нравственно-практические цели, а занимаются исключительно удовлетворением «блудных» потребностей своего ума. Эти и подобные им публикации, как правило, страдают недоговоренностями, умолчаниями важнейших свидетельств, тенденциозностью интерпретаций, антиисторичностью, упускают или намеренно игнорируют причинно-следственные связи и, самое главное, не имеют конечной цели, которая должна быть выражена в каком-то консенсусе понятий и их практическом нравственно-догматическом применении. Богословие стало, таким образом, предметом науки в худшем понимании этого слова, а не следствием убеждения. Вера же (конечно, в изуродованном значении этого слова) предоставляется в удел мало образованной толпе, задача которой в православии сводится к материальному обслуживанию жреческой касты, которая, в свою очередь, «удовлетворяет» «религиозные потребности» этой толпы. Любая попытка выйти из состояния зомби и самостоятельно понять сущность того или иного предмета вероучения вызывает, как правило, резкое отторжение как со стороны зомбированной паствы, так и со стороны самой крайне конформистской жреческой касты, всегда боящейся подрыва собственных материальных и духовных «устоев». Для того, чтобы обезвредить в человеке его религиозный потенциал, православие предлагает полное отключение сознания на почве извращенной аскетики – «умного делания», «смирения», «послушания», а также применяет метод запугивания: под видом опасности «впасть» в ересь, сектантство, прелесть, гордыню и т. д., стремится исключить в христианине способность ко всякому интеллектуальному анализу. Верующим внушается, что для спасения ничего знать не надо, а быть idiota religiosus («верующими простецами»). Чаще всего такие агностики порой и не подозревают, каким догмам учит православие, высказывая мысли, прямо противоположные катехизическим нормам. Но зато верят всей православной мифологии на почве предания.

В данной работе будут рассмотрены не все аспекты христологии, а только те, которые, на мой взгляд, имеют наиболее важное значение для её осмысления. Необходимо ясно представлять, какую почву для тех или иных рассуждений дают дошедшие до нас тексты Нового Завета: что можно положительно и точно утверждать, о чем только догадываться, а какой вывод вовсе не имеет оснований в Евангелии и привнесен откуда-то со стороны. Таким же методом следует руководствоваться и при анализе мнений древне-церковных писателей, что крайне слабо отражено в вышеназванных источниках.

Лично мой интерес сосредоточен на исследовании христологических систем не пограничных с арианством, адопцианством или динамизмом, а близких к модализму. Именно модализм сильно повлиял на александрийскую богословскую школу кирилловского направления, а также дал импульс аполлинаризму и монофизитству. Модализм также стоит ближе всего к староникейской школе и оказал определенное влияние на участников I Вселенского собора, в частности при составлении Символа веры[4]. Начну изложение предмета с учения монархиан-модалистов.

> В ОГЛАВЛЕНИЕ <

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] От греч. δοκεω – казаться, быть призрачным. «Докетизмом» называется учение о призрачности плоти Христа.

[2] Характерным симптомом можно назвать работу А. И. Сидорова «Св. Ефрем, патриарх Антиохийский. Его жизнь, литературная деятельность и защита им Халкидонского собора» (в XIII томе “Библиотеки отцов и учителей церкви”. М. 2003) и целый ряд других публикаций. Совсем недавно вышла малотиражная книга Н. Селезнёва «Христология Ассирийских церквей востока» (М. 2002), которая открыла новую, почти неисследованную для русскоязычного читателя тему. Мало интересного и полезного я нашел в книге прот. И. Мейендорфа «Иисус Христос в восточном православном богословии» (М. 2000), полностью посвященной поздневизантийской (т. е. в основном вторичной) христологии.

[3] У меня большое подозрение, что сочинения Мелитона Сардийского, Папия Иерапольского и многих других почти бесследно пропали именно по этой причине.

[4] Подробнее см.: Л.Л. Гифес. История и учение древних христиан-модалистов.