Историки единодушно отмечают, что сделавшись этнархами,

«получив эту власть, уже не только церковную, но и «народную», подобной которой они не имели в последние века империи, византийские патриархи сделали всё, чтобы уже окончательно утвердить торжество греков над всеми славянскими «автокефалиями», которые им поневоле приходилось признавать раньше. Турецкие века отмечены позорной междоусобной борьбой среди самой православной «райя» – во имя чего? Во имя всё того же стихийного, страстного национализма… Увы, турецкое понимание религии уже давно стало пониманием и христианским. Так христиане безболезненно, не смущаясь, приняли запрет обращать в христианство магометан – отказавшись, тем самым, от вселенского призвания Церкви, но зато – с помощью магометан – столько сил отдали на унижение, покорение и подчинение своих же братьев по вере. Сами унижаемые, изгоняемые, убиваемые, так часто просто «пешки» в руках богатых «фанариотов» (греков, разбогатевших на турецкой службе) Константинопольские патриархи систематически стремятся не только подчинить себе все, доселе автокефальные славянские церкви, но и «огречить» их, уничтожив самую память об их славянском прошлом. Тырновская патриархия была уничтожена почти сразу же после завоевания Болгарии турками. Уже в 1394 г. из Константинополя был послан греческий митрополит, и патриархия превратилась в рядовую епархию Константинопольского патриархата. Другая болгарская автокефалия – Охридская, учрежденная в 1018 г. при уничтожении греками первого болгарского царства, просуществовала до 1767 г. до знаменитого Константинопольского патриарха Самуила I-го, завершителя этого «объединения» Православной Церкви. За год до этого ему удалось «ликвидировать» Печскую Патриархию в Сербии, заплатив её долги турецкой казне. Всюду бывшие архиереи из природных болгар и сербов удалялись, а на их места везде ставились греки… Такая же печальная картина наблюдалась и на востоке – в патриархатах Иерусалимском, Антиохийском и Александрийском – где жертвами этого насильственного «объединения» становятся православные арабы. Все эти обиды, накопившиеся и затаенные, все эти расчеты и интриги скажутся, когда начнет ослабевать турецкое иго и наступит час национального возрождения славянских народов»[1].

История конфликтов Константинопольского патриархата с Поместными церквями выглядит следующим образом.

Сербская церковь. Сербы приняли христианство в VII веке. Однако, первые семена Евангелия на Балканский полуостров были принесены еще апостолами. Предание свидетельствует, что здесь трудился апостол Андрей, который мученически скончался в Ахайи. Там же насаждал христианские общины апостол Павел и его ученик Тит. Таким образом сербские епархии имели апостольское происхождение.

До 732 г. сербы находились в юрисдикции Западной церкви, священники которой многих сербов обратили в христианство. Но в 732 г. император-иконоборец Лев Исаврянин отнял восточную Иллирию, где жили сербы, у папы Григория III и подчинил их юрисдикции Константинополя, после чего среди сербов стал распространяться восточный обряд. Однако окончательно христианство в Сербии утвердилось только в IX веке, когда братья-миссионеры Кирилл и Мефодий начали свою проповедь на понятном народу языке.

Первоначально разные сербские общины состояли в римской, греческой и охридской (в Македонии) юрисдикции и единой организации не имели. В правление болгарского царя Самуила (нач. XI в.), когда Сербия находилась в политической зависимости от Болгарии, сербский Рашский епископ состоял под властью архиепископа Болгарского. После завоевания Болгарии византийским императором Василием сербские церкви вошли в подчинение Константинопольскому патриарху. Однако в XIII веке, когда византийская империя пала под ударами крестоносцев и образовалось т. н. Никейское царство, Никейский патриарх Мануил I в 1219 г. рукоположил первого архиепископа Сербского Савву, признав одновременно Сербскую церковь автокефальной. В 1346 г. на церковном Соборе в Скопье Сербская церковь, вольная устраивать свои церковные дела самостоятельно, была возведена в ранг Патриархии с патриаршей резиденцией в Пече, а отдельные епархии были переименованы в митрополии. Печскую Патриархию признал Тырновский патриарх Симеон и Охридский архиепископ. Однако Константинопольский патриарх Каллист не только не признал Печскую Патрархию, но в 1352 г. анафематствовал её «со всем его (короля) народом сербской земли». При этом сербский король Стефан Душан был оклеветан им как якобы единомышленник латинян. Но на самом деле Каллист просто считал Печскую Патриархию незаконной, поскольку придерживался пентархиальной ереси. Для анафематствования же нашел иной, более «благовидный» предлог. Греческий клир в Сербии также придерживался взглядов Каллиста, не признавая Печской Патриархии, а потому Стефаном Душаном был изгнан. Только в 1374 г., признав свою ошибку, Константинопольский патриарх снял анафему с Сербской церкви.

После падения Сербии в 1459 г. под ударами турков Печская Патриархия прекратила своё существование и была подчинена архиепископу Охридскому. Но в 1557 г. вновь была реанимирована, однако на патриарший престол были посылаемы греки, а в 1766 г. султан Мустафа III по настоянию Константинопольского патриарха Самуила лишил Печскую Патриархию самостоятельности, низвел в ранг митрополии и отдал в полное подчинение Самуилу. Последний Сербский патриарх Каллиник (1765-1766), хотя и являлся греком, был убран, а вслед за ним были удалены со своих кафедр все епископы сербской национальности. Их место заняли греки. Насильственная эллинизация Сербской церкви в результате привела к тому, что лишенные своих кафедр сербские епископы вынуждены были в 1776 г. просить помощи против насилий Константинопольской Патриархии у Русской Церкви, но это ни к чему не привело, поскольку последняя, еще со времен патриарха Никона, была сама заражена неуёмным грекофильством.

«Период в истории Сербской Церкви со времени подчинения её Константинополю характеризуется особо активным стремлением греческой иерархии эллинизировать сербов: на церковные посты назначались греки, не знавшие сербского языка, вводился греческий язык в проповедь, в учебные заведения, в письменность. «Неуважение к славянским книгам, – говорит один из свидетелей угнетенной жизни балканских славян, – дало повод к их истреблению. Книга славянская или заключает в себе то, что и греческая, или же написана болгарином… или сербом, следовательно, – так умозаключали сторонники эллинизма, – ничего не стоит». Естественным результатом было дальнейшее падение духовного просвещения сербов, как и других народов, порабощенных Турцией»[2], где греки насаждали химеру панэллинизма.

В 1830-31 гг. Сербия получила политическую и церковную автономию, что улучшило положение, а в 1878 г. – полную государственную самостоятельность. В 1879 г. Константинопольский патриарх Иоаким III, под политическим давлением антитурецкой коалиции, издал грамоту, которой снова даровал Сербской церкви автокефалию.

В конце XVII в. на территории Австро-Венгрии православные сербы объединились под началом Карловацкой митрополии, сделавшейся затем архиепископией, а с 1848 г. – патриархатом. В её подчинении находились епархии Далмации, Боснии и Герцеговины. Однако, вскоре австрийские власти права патриарха урезали до митрополита. В 1880 г., опять-таки, по договору австрийских властей с Портой, в Боснии и Герцеговине были учреждены автономные митрополии, причем особо оговаривалось, что

«его императорское и королевское апостолическое величество имеет назначить нового митрополита на вакантную кафедру»[3].

Как видно, в образовании и упразднении этих автокефалий преобладал политический фактор, который сводился к борьбе интересов исламского и католических государств. Такое положение нисколько не способствовало упрочению среди православного населения Балканских стран авторитета Константинопольских патриархов, оказавшихся заложниками политических баталий.

Румынская церковь. Первые семена христианства в пределы современной Румынии были принесены апостолом Андреем и учениками апостола Павла, т. е. кафедры на территории Румынии также имели твердое апостольское основание. Во II и III веках христианство сюда заносилось преимущественно с Запада. В V веке христианство здесь распространял латинский миссионер Никита Ремесианский (гот по национальности), который с тех пор стал именоваться апостолом Дакии, главная епископская кафедра которой размещалась в Томах.

Первоначально Дакия находилась в ведении архиепископа Сирмийского, подлежавшего юрисдикции Рима, а после гуннского нашествия в V в. вошла в ведение архиепископа Солунского, подчинявшегося то Риму, то Царьграду. В VI в. Дакия и другие прилежащие территории были подчинены кафедре г. Юстиниана Прима, обладавшей правами Патриархата. Все эти области в VIII в. император-иконоборец Лев Исаврянин полностью подчиняет Константинопольскому предстоятелю.

В XIV в. образуются две митрополии: в Валахии и Молдавии. Митрополия Валахии первоначально находилась в ведении Тырновского Патриархата (в Болгарии), а затем снова оказалась в зависимости от Константинополя, сохраняя, однако, полную автономность. Но порабощение Румынии турками нарушило нормальное течение церковной жизни. В 1711 и затем в 1716 гг. турки отдали Молдавию и Валахию под безраздельное господство греческих князей. История господства «православных» греков весьма знаменательна в понимании проблем «эллинизации» славянских стран.

«В Стамбуле, в той его части, которая известна под именем Фанара, проживал особый класс греков, находившихся в презрении даже у своих собственных соотечественников (кстати, в том же квартале находилась и Патриаршая резиденция, – Л. Л. Г.). Грубой лестью и унижением перед турками, готовностью ради личных выгод продать не только своего единоплеменника, но и отца родного, они снискали у своих грубых завоевателей большое внимание и доверие к себе. Этим-то фанариотам турки и отдали на откуп за большую цену Дунайские княжества»[4].

«Правление фанариотов, продолжавшееся более столетия, – один из труднейших периодов в истории православного румынского народа. Покупая себе власть над страной, князья-фанариоты стремились с лихвой возместить понесенные затраты; население подвергалось систематическим поборам, приводившим к его обнищанию»[5].

«Руководствуясь одним только животным инстинктом, фанариоты подчинили своему грубому произволу всё имущество и жизнь своих новых подданных… В их правление пролито немало крови румын; ими пускались в дело всякого рода истязания и пытки; самый легкий проступок наказывался как преступление; закон был заменен произволом; двадцать раз господарь мог обвинить и оправдать по одному и тому же делу; не имея никакого значения и силы, народные представители собирались только формально. Румынский народ был глубоко оскорблен и обижен гнусной системой фанариотов, деспотизм которых подавлял национальность и погрузил в невежество целую страну, истощив её средства произвольными налогами, которыми они удовлетворяли жадность чиновников Порты (т. е. турков, – Л. Л. Г.) и обогащали себя и свою челядь, стремившуюся в княжества за богатой добычей. Нравственное растление, принесенное фанариотами, проникло во все слои румынского народа»[6].

«Но тяжелее всего было то, что, стремясь создать взамен павшей Византии греческое царство из народностей Балканского полуострова, князья-фанариоты всячески старались насадить здесь греческую культуру и подавить всё национальное и самобытное, в том числе и румынскую народность. Массы греческого населения «среднего и низшего классов отправились на жительство в Молдо-Валахию, как в землю обетованную», где правили князья их национальности»[7].

Содействие эллинизации румынского народа оказывала князьям-фанариотам и греческая иерархия.

«Если прежде зависимость церкви Молдавии и Валахии от Константинопольского патриарха была номинальной, то теперь епископами назначали греков, богослужение в городах совершалось на греческом языке и т. п… Подрывала нормальное течение церковной жизни и развивавшаяся в стране симония… Епископы-греки, получив назначение на доходное место за деньги, старались возместить свои затраты, направляя на церковные должности всякого, кто мог внести в их казну значительную сумму денег. Гонясь за наживой, они поставили в стране такое количество священников, которое не вызывалось действительными нуждами»[8].

Первая и вторая русско-турецкие войны второй половины XVIII в. существенно облегчили тяжелое положение румын, которые стремились к полному освобождению от греко-турецкого засилия. В результате новой русско-турецкой войны (1806-1812) епархии Молдавии и Валахии были временно присоединены к Русской церкви и таким образом освобождены от ненавистного подчинения Константинопольскому Патриархату. Однако в 1812 г. после вывода русских войск Молдавия и Валахия вновь подпали под турецко-фанариотское иго, вследствие чего возобновились те же самые безобразия. Своим поведением фанариоты вызвали у румын такое негодование, что в качестве отместки румыны во время Морейского восстания греков (1821) помогли туркам подавить восставших. Этой ценой румыны добились у турок некоторых политических льгот, приведших в конечном итоге к полной независимости Румынии. Наконец, в 1865 г., без всякого согласия Константинополя, была провозглашена автокефалия Румынской церкви. Результатом всех бедствий, причиненных «православными» фанариотами румынам, стало массовое отвращение последних к самому православию.

Реакция Константинополя не замедлила себя ждать. Патриарх Софроний выступил с резкими протестами против автокефалии Румынской церкви. В Румынии, естественно, ничего не хотели слышать о подчинении Константинопольскому папе, и тогда тот направил Послание к Синоду Российской Церкви с призывом оказать ему духовную помощь в деле церковного порабощения свободного от турецкого ига народа, нагло заявив, будто неподчинение ему влечет за собой «погибель» христианскому румынскому народу, «кровь которого, по мнению явно обезумевшего патриарха, взыщется от рук наших»[9].

Святейший Синод РПЦ, страдавший грекофильством, повел себя странно, хотя и логично. В его официальном ответе Константинопольскому патриарху было заявлено, что учреждение Синода Румынской Церкви светской властью Румынии, а также то, что в нем председательствует румынский митрополит, – «антиканонично» и «антиевангельски» (как будто назначения архиереев греческой национальности из Константинопольского Патриархата, помимо воли и желания румынского народа, было каноничным!). Впрочем, по причине явно прозападной и модернистской политики румынского правительства, ряд иерархов Румынской церкви были вынуждены отмежеваться от новообразованного Синода, но никто из них, естественно, не стремился в объятия Константинополя. Продолжить дело провозглашения автокефалии Румынской церкви было решено путем мирных переговоров с Константинопольским патриархом. Однако автокефалию удалось получить лишь после русско-турецкой войны 1877-1878 гг., когда Румыния обрела полную политическую независимость от султана. Патриарху Иоакиму III ничего не оставалось, как эту автокефалию формально признать (хотя акт об этом послан так и не был).

Вскоре между двумя церквями разразился новый конфликт. На этот раз Константинопольский патриарх возмутился и вовсе по пустому случаю. Узнав о том, что румынские иерархи самостоятельно освятили святое миро (право освящения мира патриарх, когда признавал автокефалию румын, в одностороннем порядке оставил за собой), он немедленно осудил этот поступок как якобы разрывающий единение с «Великой Церковью» (как горделиво чествовали себя греки). В официальном ответе Константинопольскому патриарху румынские епископы подчеркнули, что видят в его протесте незаконные притязания на главенство во Вселенской церкви и отметили, что

«церковные правила не приурочивают освящения мира к какому-нибудь одному Патриарху», ибо «миропомазание есть таинство, а Церковь должна владеть всеми средствами к совершению таинств для возвышения жизни христианской. Искание этого средства освящения в других Церквях означало бы, что эта Церковь не владеет полнотой средств к освящению и спасению. Освящение мира поэтому есть неотъемлемый атрибут всякой Автокефальной Церкви»[10].

До раскола дело не дошло только благодаря смерти патриарха Иоакима III. Наконец, в 1885 г. новый патриарх Иоаким IV отправил Томос Румынской церкви о признании её автокефалии.

Элладская церковь. Раболепство Константинопольских патриархов перед султанами не имело никаких разумных границ. Даже когда дело коснулось свободы своих же братьев греков, искавших независимости от турецкого ига в Элладе, Константинопольская церковная власть, подстрекаемая фанариотами и Портой, повела себя с особо извращенными подлостью и нахальством.

Когда в 1821 г. до Истамбула дошло известие о восстании греков в Элладе и на островах архипелага, Султан Махмуд ответил беспощадным и зверским мщением. В самый разгар поголовной резни турками греков, которых убивали десятками тысяч, порой ни в чем не повинных мирных жителей, 11 марта 1821 г. патриарх Григорий V издал, разумеется по требованию Порты, страшную отлучительную грамату против восставших. Сравнив их борьбу с предательством Иуды, он призывал их к повиновению турецкой власти.

«Ничто так не известно, – вещал патриарх точно в духе позднейших сергианских традиций, – как то, что благодарность к нашему благодетелю составляет самую первую из всех добродетелей и что только порочнейший из людей воздает за добро неблагодарностью. Но если неблагодарность направлена злостным, мятежническим образом против нашего общего благодетеля и покровителя, против нашего светлейшего правительства, то она становится безбожной и отвратительной, потому что Христос сказал: «всякое царство и всякое господство от Бога» (здесь не только явное искажение Рим. 13:1, но приписывание слов апостола Павла Иисусу Христу, – Л. Л. Г.). Таким образом, кто сопротивляется поставленному над нами Богом правительству, тот сопротивляется Божьему повелению»[11].

Вскоре турки повесили Григория V, но, как сообщают источники, не за исповедничество, а

«без суда и без личной вины, единственно лишь с целью поразить ужасом христианских подданных султана»[12].

В 1871 г. тело патриарха было торжественно перенесено в Афины, а сам он объявлен «святым мучеником».

На предательские призывы Григория V никто, естественно, внимания не обращал, и после очередной русско-турецкой войны (1827-1829) Турция была вынуждена подписать мирный договор в Адрианополе, по которому была признана независимость Греции. Естественным следствием этого стало стремление освобожденного греческого народа к провозглашению самостоятельности в церковном управлении. С Константинополем же установилась схизма.

Ближайшие преемники Григория V на патриаршем престоле, безропотно повинуясь султану, направляли грамоты, увещевая инсургентов добровольно покориться Порте[13]. Эти грамоты, как чисто политические, написанные под диктовку врагов христианства и потому для всех здравых людей неприемлемые, имели самый малый круг читателей. Так, например, патриарх Анфим III (1822-1824) заявил следующее:

«Провидение избрало владычество Османов для замещения поколебавшейся в православии Византийской империи как защиту против западной ереси»[14].

То есть согласно этой теории турки суть «Божьи избранники», преемники Византийской империи и покровители православия, защищающие скот-райю от латинизации. Можно ли придумать какую-то более бредовую теорию, к тому же полностью лживую? История показала нам, что Константинопольский Патриархат либерализировался, омасонился и латинизировался первым и увлек за собой в «бездну погибели» и ересь другие Поместные церкви, несмотря на «покровительство» турков, которые оказались бессильны защитить греческую иерархию от «еретического разложения». И напротив, в освобожденных Греции, Болгарии, Сербии и Румынии, имевших сильного покровителя в лице России, православие набирало силу.

В 1833 г. на Соборе в Навплии Элладская церковь, без всякого сношения с Константинополем, провозгласила автокефалию. Константинополь традиционно смотрел на всё это как на дело «явно антиканоническое».

Константинополь жертвовал ради своих властолюбивых амбиций церковным миром 17 лет. Схизма прекратилась только в 1850 г. по личной инициативе Элладской церкви, попросившей патриарха Анфима IV утвердить провозглашенную в 1833 г. автокефалию Элладской церкви.

Болгарская церковь и «великая болгарская схизма». Отношения Константинопольского Патриархата с Болгарской церковью наиболее трагичны, чем с какой-либо другой поместной церковью и славянским народом. Эти отношения стоят того, чтобы описать их наиболее подробно.

Первая епископская кафедра, установленная на территории нынешней Болгарии, находилась в г. Одесс (Варне), где, как считается, епископствовал апостол Амплий, ученик Павла. Во II в. имелись кафедры в городах Дебелт и Анхиал. К IV в. церковный центр этой местности переместился в Сердикию, где в 343 г. проходил известный Сердикийский Вселенский Собор (позже безосновательно развенчанный в своем статусе до Поместного). Всё это красноречиво свидетельствует о твердом апостольском происхождении и преемстве кафедр Болгарской церкви.

Однако массовое крещение болгарского народа произошло только в 865 г. при Болгарском князе Борисе, который сразу же после обращения в христианство принимает деятельные меры к установлению автокефалии своей церкви. Как Константинополем, так и Римом, куда он обращался, в этом ему было отказано. В результате переговоров Болгарская церковь оказалась под властью Византии на автономных началах (т. е. с ограниченной самостоятельностью).

Усиление Болгарского государства в Х в. позволило князю Симеону значительно расширить пределы своих владений и освободиться от политической опеки Византии. Это послужило не только к провозглашению автокефалии Болгарской церкви, но и возведению её в 919 г. в ранг Патриархата на Церковно-Народном Соборе в Преславе. Византия почти не сопротивлялась «новшеству» и в 927 г. была вынуждена утвердить решения Преславского Собора.

Лишь только политическая ситуация изменилась и восточная Болгария в 971 г. была покорена единоверным византийским императором Иоанном Цимисхием, в Константинополе тут же стали поговаривать о том, чтобы ликвидировать патриаршую кафедру в Болгарской церкви. Тем не менее, Патриархат продолжил своё существование, перекочевав из Доростола в Триадицу (Софию), оттуда в Преспу и, наконец, в Охриду, где и утвердился окончательно. Но в 1019 г. византийский император Василий II (прозванный «Болгаробойца»), прославившийся своей жестокой расправой над болгарами, окончательно покорил Болгарию, лишил её патриаршества, низведя до архиепископии. Константинопольский патриарх, естественно, не без удовольствия воспринял это событие.

Результатом падения Болгарского царства стала «эллинизация» болгар по уже известным нам методам. Хотя формально Болгарская церковь не была лишена автокефалии, архиепископы Охридские и другие епископы назначались против воли паствы прямым указом императора и притом из одних греков. Но благодаря сопротивлению народа в остальном (в введении в богослужение греческого языка и уничтожении славянской письменности) греки преуспели в то время немного, исправив, однако, «недочеты» позднее.

После двухвекового греческого ига в конце XII в. болгары организовали восстание и освободили Дунайскую Болгарию, известную в истории как «II Болгарское Царство». В его пределах была основана независимая Архиепархия с резиденцией в г. Тырнов. Тырновского Архиепископа Константинопольский Патриарх не признавал. Но вскоре Константинополь пал под ударами крестоносцев и в 1235 г., после заключения болгарским царем Иоанном Асенем II с Никейским императором Иоанном Дукой военного союза против латинской империи, Тырновский архиепископ не только был признан. По условиям договора Тырновская Архиепархия была утверждена «незабвенно и неотъемлемо» как Патриархат на соборе в Лампсаке под председательством Константинопольского патриарха Германа II. С решением собора согласились все Восточные патриархи, приславшие по сему поводу грамоты.

Но в 1393 г. II Болгарское царство пало, будучи покорено турками. Вскоре Тырновский Патриархат был незаконно лишен автокефалии, подчинен ведению Константинополя и низведен в ранг митрополии. Церковный центр автоматически переместился в Охриду, находящуюся под тяжким игом греков-фанариотов. Но в 1767 г. и Охридская Архиепархия была насильственным образом подчинена Константинопольскому патриарху на правах Преспанской митрополии, а последнего её предстоятеля архиепископа Арсения заставили подписать заявление об отставке.

Снова мы наблюдаем, как исключительно политические мотивы стали первостепенными двигателями при учреждении и уничтожении автокефалий и Патриархатов. Завоевание Балканского полуострова турками принесло болгарам лишение свободы церковной точно также, как и в других славянских странах.

Вот каковым было положение болгарского народа, оказавшегося в полной церковной зависимости от Константинопольской Патриархии:

«Греческая духовная власть не думала о сохранении болгарской народности. Напротив, греки поставили себе задачей, путем духовного господства над болгарами, лишить последних национального сознания и ассимилировать с собой.

Проводниками эллинизма явились греческие архиереи. Патриархия рассылает своих епископов по всем большим и даже малым болгарским городам. Болгары лишь в исключительных случаях могли добиться архиерейства, да и то болгары эллинизированные. Вслед за епископами во многих местах среди болгар появились и греческие священники, особенно монахи. Посылались в Болгарию и греческие учителя. Эллинизаторы принялись за уничтожение всего, что могло говорить болгарину о его национальной особности. Болгарам внушалось, что говорить и учиться по-болгарски срам и бессмыслица, что молиться и совершать богослужение на славянском языке грех и даже ересь. В храмах стирались славянские надписи и заменялись греческими. Истреблялись славянские книги и рукописи. Их бросали в воду или топили ими печи и просто жгли. И что же? После многолетних и непрерывных усилий греческая иерархия почти достигла своей цели. К началу XIX века в болгарских городах не было ни одной церкви, где богослужение совершалось бы на славянском языке… Только в сельских и некоторых монастырских церквях богослужение совершалось по-славянски. Но зло шло дальше. Греческое духовенство совсем не заботилось о христианском просвещении и духовном спасении своей паствы. Оно мало способно было к этому даже в лице самих епископов. – Вследствие введенной турками в систему продажи патриарших и епископских мест, епархии доставались тем, кто давал больше денег, и потому были почти исключительно достоянием богатых греков из Фанара. Особенно много требовалось от лиц, домогавшихся епархий в Болгарии… Добившись епархии, епископы спешили вознаградить себя за понесенные издержки. Собирая в пользу патриарха (а также и султана, т. к. официально являлись одновременно госчиновниками турецкой империи, – Л. Л. Г.) и свою собственную всевозможные налоги, епископы ничего не делали без денег. Каждый обряд церковный, всякое таинство совершались только за вес золота. Епископы продавали священнические места, обогащались от бракоразводных дел и творили всякого рода беззакония без зазрения совести. Болгарское население ничем не могло защититься против бесчисленных и незаконных поборов. Непокорным грозила церковная анафема и турецкий суд. Не менее страдали от греческих архиереев и болгарские священники. Малограмотные и бедные священники отличались от крестьян лишь камилавкой и бородой. Покупая приходы у епископов, они находились в полной власти последних. Обращение епископов со священниками (болгарской национальности, – Л. Л. Г.) было самое недостойное. Епископы били священников в алтаре, заставляли их работать в своих дворах, на конюшне, в садах. Притесняя болгар материально, греческие архиереи не давали пастве ничего и в духовном отношении. Они не заботились о том, чтобы питать своё стадо словом Божьим, чтобы утешать и услаждать его благолепием священнослужения. Часто сами архиереи бывали причиной соблазна для паствы, совершая священнослужение без всякого благоговения и произнося среди молитвы и песнопений ругательства и неприличные слова (матерились, – Л. Л. Г.). Не зная болгарского языка, епископы не только не поучали народа на его языке, но и другим возбраняли это, употребляя все средства к замещению родного языка в церквах и училищах непонятным греческим языком»[15].

Результатом такой «эллинизации» болгарского народа стало отчуждение многих болгар от православной веры, и вынуждало одних принимать ислам, других отступать в латинство, протестантство и сектантство.

В XIX в. болгары поднялись на решительную борьбу за свою национальную и церковную независимость. Успешные русско-турецкие войны способствовали усилению роста болгарского национального самосознания. Соответственно восстановление автокефалии Болгарской церкви и возвращение ей патриаршества было делом вполне законным. Несмотря на то, что Болгарская церковная власть пыталась решить эти вопросы совместно с Константинопольскими патриархами, последние оказали неслыханно резкое сопротивление, и это несмотря на то, что та же самая Константинопольская Патриархия предоставила Болгарской Церкви и автокефалию и патриаршество еще в X в.

Первоначально болгары требовали восстановить хотя бы церковную автономию и даже не возражали против наименования их предстоятеля Экзархом Константинопольской Патриархии. Но греки не согласились даже на это. В 1858 г. на созванном Константинопольским Патриархом соборе болгарские представители выдвинули два основных требования: избрание архиереев на местах и знание архиереями болгарского языка (как видно, о национальности ничего не говорилось). И только когда эти требования были отклонены греческой иерархией, болгарские епископы решили самостоятельно провозгласить свою церковную независимость, что фактически состоялось в 1860 г.

Константинопольский патриарх Иоаким II незамедлительно созвал в Стамбуле громкий Поместный Собор, который низложил трех болгарских епископов. Такое решение столь отрезвляюще подействовало на болгар, что подняло их на массовую борьбу против эллинского засилья среди духовенства. Видя, как почва уходит из под ног, патриарх Иоаким пошел на уступки и согласился выполнить прежние требования болгарского духовенства, выдвинутые ранее на соборе в 1858 г., «великодушно» разрешив болгарам молиться на их собственном языке. Но было уже поздно.

Несмотря на всё это безобразие греков, Болгарская церковь еще пыталась как-то урегулировать свои отношения с Константинопольской Патриархией. Но как показывает практика, грекам нельзя давать и мизинца, иначе они откусят всю руку. Благородные и смиренные жесты единоверных христиан только еще больше разъяряют их и приводят в неистовство. Наконец, в 1870 г. турецкое правительство, под усиленным давлением русского посольства в Константинополе, обнародовало султанский фирман об учреждении независимого Болгарского Экзархата с предоставлением широкой автономии. Константинопольский патриарх Григорий VI этого решения не признал, поскольку, по его мнению, оно было обнародовано турецким правительством и без его согласия. Видимо, патриарх забыл, что его предшественники на патриаршем престоле, лишая автокефалии церкви, подпавшие под турецкое иго, действовали незаконно и вероломно и точно также по политическим мотивам чуждого христианскому духу исламского государства.

Учреждение Болгарского Экзархата было воспринято как страшный удар для греческих патриархов и всего эллинизма. Фанар и Афины, сами недавно находившиеся между собою в церковном конфликте, объявили беспощадную войну как новой церкви, так и всему болгарскому населению. В этих условиях Константинопольский патриарх в 1872 г. созвал собор, вынесший столько чудовищных решений, что возмутил даже Иерусалимского патриарха Кирилла (по национальности грека), который покинул Константинополь, не подписав протоколы этого разбойничьего лжесобора. По прибытии патриарха Кирилла в Иерусалим греческие шовинисты его свергли и поставили грекофильского толка патриарха Прокопия.

Собор отлучил Болгарскую церковь и торжественно анафематствовал её за ересь этнофилетизма, которую Болгарская церковь никогда не формулировала и не исповедовала. Насколько обвинения в ереси были абсурдными и клеветническими, можно убедиться из самого текста соборного суждения:

 «…Мы усмотрели, при сопоставлении начала племенного деления с евангельским учением и с постоянным образом действия Церкви, что оно не только им чуждо, но и совсем противно…

Мы постановляем во Святом Духе следующее:

  1. Мы отвергаем и осуждаем племенное деление, то есть племенные различия, народные распри и разногласия в Христовой Церкви, как противные евангельскому учению и священным законам блаженных отцов наших, на которых утверждена Св. Церковь и которые, украшая человеческое общество, ведут к Божественному благочестию.
  2. Приемлющих такое деление по племенам и дерзающих основывать на нем небывалые доселе племенные сборища мы провозглашаем, согласно священным канонам (каким? – Л. Л. Г.), чуждыми Единой Святой Кафолической и Апостольской Церкви и настоящими схизматиками»[16].

Греческие иерархи совершенно не позаботились аргументировать своё решение. Как можно осудить «племенное деление», когда его установил сам Бог (Быт. 11:1-9) для того, чтобы каждый народ существовал самобытно и раздельно и чтобы люди не участвовали в «вавилонском столпотворении»? Уничтожение национальных различий и всеобщее расовое и культурное смешение проповедуется как раз врагами христианства – масонами, что является признаком наступления последних времен. Теория об уничтожении вслед за религиозными расовых и национальных различий проповедуется сегодня прежде всего экуменистами. С установлением Нового Завета племенное различие между людьми отнюдь не уничтожилось, как любят пустословить современные экуменические лжебогословы. Разве уничтожилось различие языков? Разве исчезли расовые и национальные антропологические признаки народов? – Отнюдь нет. Напротив, с первых веков христианства мы наблюдаем самобытное существование национальных церквей, внутренне объединенных не только христианской культурой, но и национальными традициями, историей, одним языком. Нигде в писаниях Ветхого и Нового Заветов не проповедуется смешение рас и этносов в плотском смысле. Дар языков апостолам был дан как раз для того, чтобы каждый народ мог слышать евангельскую проповедь на своем родном языке и даже на наречиях (Деян. 2:6), а значит – устраивать на этом же основании свои национальные церкви. Апостолы не занимались «огречиванием» варваров. Насильственное навязывание одной «высшей» культуры и одного языка христианам иных наций чуждо евангельскому духу и оскверняет проповедь Спасителя и Его учеников.

В Евангелии единство всех христиан проповедуется духовное, а не плотское. Изречение апостола Павла «нет различия между иудеем и эллином» (Рим. 10:12) никогда Церковью не понималось в буквальном антропогенном смысле. Не случайно апостолом сказано не просто «нет уже иудея, ни язычника», но «нет уже иудея, ни язычника… во Христе Иисусе» (Гал. 3:28). По крещении эллин физиологически не становится иудеем, а иудей эллином, т. е. сама национальность (национальная наследственность) не исчезает. Личность не саморастворяется в единой общехристианской массе, но остается сама собой с присущими ей отличительными душевными и телесными качествами. Принимая христианство, человек не меняет национальности, языка и культурных особенностей своего народа. Цель духовной жизни христианина заключается в борьбе со своими порочными наклонностями, нередко наследственными, и нравственном совершенствовании духа, но мера этого совершенства для каждого неодинакова. И далеко не последнюю роль здесь играют национальные различия. Только в воскресении праведники, очистившие свою душу от греха, унаследуют совершенную плоть и только тогда исчезнут национальные и расовые различия. На земле же это недостижимо, а попытки к этому напоминают большевистскую ложь о построении интернационалистического рая на Земле.

Точно также и жена не становится мужем, ни муж женой, хотя и о них тоже сказано, что «нет мужского пола, ни женского» (Гал. 3:28). Таким образом, если невозможно осуждать существующее различие полов, то тем более невозможно отрицать различие рас и этносов, пусть и принявших христианство и объединившихся духовно в единой вере. И как недопустимо смешение полов, также недопустимо и всеобщее расово-национальное смешение как приводящее к ублюдизации – духовному и физическому вырождению человечества, что весьма остро ощущается сегодня.

«Физическое сближение, – говорил митрополит Антоний (Храповицкий), – может только усилить племенной эгоизм каждой народности и взаимную антипатию»[17].

Не без справедливости считается, что эллино-римская культура выше прочих «варварских» культур. Однако не следует забывать, что всё лучшее в культурном смысле греки и римляне заимствовали у самих «варваров», как доказывает Климент Александрийский в своём сочинении «Строматы». Римско-Византийская империя явилась лишь гигантским аккумулятором всех культурных достижений человечества с древнейших времен. Но несомненно то, что отуреченные греки – уже не те древние эллины, о которых рассказывает древнегреческий эпос и мифы. По крайней мере большинство нынешних греков – это средиземноморцы с ярко выраженными семито-хамитскими чертами. Во время турецкого ига смешанные браки между греками и турками стали весьма частым явлением и продолжались в ряде поколений. Но и в прошлом Византия явила нам образец этнического смешения, приведшего в конце концов к вырождению ромейской нации и падению империи. Однако народы, оказавшиеся в этом великом имперском котле, сами стремились перенять римско-византийскую культуру – их никто не насиловал. Когда же та или иная традиция, тот или иной язык навязываются какому-либо народу путем принуждения и издевательств, да еще и для «гнусной корысти» (1 Пет. 5:2), то это может вызвать лишь отвращение к ним. В церковном же отношении господства быть не должно, но заповедано пастырство (1 Пет. 5:1-3). «Эллинизация» славянских народов, исходившая с неподражаемым рвением прямо из турецкой империи, принесла свои горькие плоды.

Протест болгар и других славянских народов против греков (в частности, против засилья греческой иерархии) созрел, конечно, не на националистической почве – это клевета, пущенная греками-фанариотами, дабы скрыть свою собственную порочность. Он был вызван именно насилием над христианской совестью со стороны христиан же, но другой нации; вызван мотивами строго экклезиологическими. В этом насилии греки весьма преуспели и сравнялись с латинянами, также стремившимися мечом и огнем утвердить папство в странах Восточной Европы. Как католики насильно вводили среди славянских народов латынь, так и греки явились их подражателями, считавшими, что лишь греческий язык пригоден для богослужения и богословия, славянские же книги следует уничтожить, даже несмотря на то, что для миллионов христиан они являются единственным источником духовных познаний и образования.

Осудив болгар в ереси нацизма, греки по сути осудили сами себя, ибо в том, в чем они обвиняли болгар, в том же самом они были повинны во много крат больше. Требования Болгарской церкви были законными, притязания же греков – чисто папистскими, чем бы они себя ни оправдывали. Кроме того, как видно из текста Постановления Собора 1872 г., учение, приписанное болгарам, по существу не является еретическим, т. к. образование «племенных сборищ» (т. е. национальных церквей) прямо предписано 34 правилом св. апостолов, ясно определяющим первенствующего епископа как предстоятеля «всякого народа». Не поэтому ли в Постановлении Собора греки не дерзнули назвать болгар еретиками, но ограничились более мягким термином – «схизматики»?

«Следует лишний раз подчеркнуть, что Русская Церковь всеми силами пыталась препятствовать созыву этого собора, ибо отлично понимала, что непримиримость обеих сторон (на самом деле упёртость греков, – Л. Л. Г.) неизбежно должна была окончиться скандалом для всего православия. Греки, напротив, сугубо настаивали на том, чтобы Русская Церковь явилась бы в Константинополь на Собор, но в своем ответе Святейший Русский Синод отклонил даже мысль о Вселенском Соборе и предложил для умиротворения враждебных сторон созыв более скромного собрания в нейтральном месте, предложив для этой цели город Киев. Греки, в свою очередь, отклонили предложение русских, настояли на своем и созвали поместный греческий Собор…

Но мало того, в фанатичном порыве греки одно время думали было отлучить и Русскую Церковь, объявить её схизматической за её непокорность греческим повелениям. Но скоро опомнились, вероятно сообразив, что весь православный восток в основном процветает благодаря беспредельной щедрости русского народа, русского правительства и Русской Церкви; итак греки перенесли свою месть на ни в чем неповинных русских святогорцев Свято-Пантелеимонова монастыря. Началось с того, что они (т. е. Кинот Афонской горы, – Л. Л. Г.) не пожелали признать избрание нового игумена обители архимандрита Макария (Сушкина) и очень быстро разразился громкий пантелеймоновский процесс…

Святейший Русский Синод сумел действовать с большой рассудительностью, пребывая в общении с Константинополем, но предоставляя Болгарской Церкви святое миро, что есть высший знак общения, и даже сослужа, хотя и в очень редких случаях, с её иерархами»[18].

В Послании Константинопольскому патриарху Русский Синод,

«хотя уклончиво и дипломатично, но тем не менее ясно признал стремление болгар к самостоятельной церковности ничего еретического в себе не заключающим, фактом естественным»[19].

Впоследствии с болгарскими иерархами сослужили такие известные иерархи РПЦЗ как архиепископ Анастасий (Грибановский) и архиепископ Феофан (Быстров). Известно, что и митрополит Антоний (Храповицкий) не считал «схизму» Болгарской церкви действительной, хотя избегал сослужений с болгарами. То есть Русская церковь деяний Константинополя никогда не признавала и с болгарами имела церковное общение.

Русская Церковь была недосягаема для панэллинских устремлений Константинополя. Но в то же время в отношении русских Константинопольский Патриархат при каждом удобном случае старался подчеркнуть своё духовное превосходство и утвердить гегемонию греческих порядков. Только политическая независимость русского государства от Византийской империи и от Империи турецкой давала возможность Русской церкви идти по пути самоопределения.

Несмотря на то, что русские хорошо знали о греческом давлении на славянские народы, они всё-таки стремились приобщиться к византийской христианской культуре по примеру болгар. Но в то же время думали и об устройстве своей церкви на началах максимальной независимости от греков. Об автономии договаривалась уже княгиня Ольга, но была сильно обижена греками, не получив от них желаемого. Поэтому массового крещения Руси при Ольге не случилось. Внук Ольги Владимир заставил греков уступить только путем военного вмешательства (хороши же христиане!). Владимир не ввел вновь созданную им Русскую церковь в юрисдикцию Константинополя, несмотря на оказываемое на него имперское давление. Русское христианство он поставил в каноническую зависимость от Болгарской автокефальной Охридской архиепископии. В IX – нач. XI вв. существовала русская митрополия с центром в Тмутаракани (Гермонассе), охватывающая территорию Восточного Крыма и Таманского полуострова – т. н. «Русь Тмутараканскую». Согласно византийскому каталогу, именно эта митрополия была первой «русской митрополией», возникшей в 891 г. Она была не в Киеве, а в Тмутаракани. Создателем её, по византийскому повествованию, был Константин-философ, направленный в Хазарский каганат в ответ на ходатайство тамошних христиан о защите от хазарских гонений. Позже Тмутараканская епархия была преобразована в автокефалию при Константинопольском патриархе Игнатии. Но Киевский князь Ярослав, после смерти своего брата Мстислава ставший единоличным властителем на Руси, отказался от Тмутараканской автокефальной митрополии и обратился в Константинополь. В итоге Киев стал церковной столицей, но с пониженными правами[20].

Первый острый конфликт на почве греческого папизма произошел в 1448 г., когда собор русских архиереев самостоятельно, без сношения с греками, которые заключили знаменитую Флорентийскую унию с латинянами, избрал митрополитом Иону. Константинополь расценил это как раскол и наложил на всю Русскую церковь интердикт. Вместе с тем греки создали на территории княжества Литовского параллельную митрополию. Все последующие русские митрополиты, самостоятельно избранные, не признавались Константинополем законными, хотя греки старались сильно не афишировать это. Это разделение с Константинополем было формально преодолено только в 1589 г., когда грекам по политэкономическим причинам пришлось признать поставление первого русского патриарха Иова, чему они в душе явно противились. Только жалкое положение в рабстве у турков заставило греков пойти на уступку, за что от русских они получили щедрые подарки. Однако Киевская митрополия в непонятном каноническом положении продолжала существовать до 1687 г., пока не была объединена под властью Московского патриарха. Позже греки с легкостью признали учреждение вместо патриаршества Святейшего Синода: связано это было не с сознанием со стороны греков каноничности петровских реформ (как врали «никониане»), а целиком и полностью с радостью по поводу того, что сами «глупые русские» уничтожили своими же руками столь ненавидимое греками русское патриаршество.

Весьма негативную роль греческие патриархи и их представители сыграли в деле возникновения у нас т. н. старообрядческого раскола. Грекофильская политика царя Алексия Михайловича позволила грекам вмешаться во внутренний строй Русской церкви и навязывать ей свои порядки в сфере богослужения и обрядов. В 1666-1667 гг. патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий прибыли на специально созванный в Москве собор для осуждения и анафематствования старых обрядов и всех ревнителей русской старины. Всё это со стороны греков сопровождалось гнусной хулой на древнерусское благочестие и на всю Русскую церковь, которая при попустительстве московских властей была подвергнута поношению и признана чуть ли не еретической по отношению к греческой ортодоксии.

Небезынтересно отметить, что ранее греческие иерархи, часто посещавшие Россию для сбора пожертвований, были склонны из корыстных целей хвалить всё русское. Но как только политика русского правительства поменялась и потребовалось всё русское похулить, греки ревностно исполнили свою миссию, получив за это щедрое вознаграждение.

Русской церковно-исторической наукой[21] было доказано, что древнерусский обряд и богослужебные последования восходили к древнегреческим образцам, тогда как новые греческие книги, по которым происходила книжная справа, не соответствовали ранним прототипам. Поскольку в пределах Турецкой империи греки не имели собственных типографий, их богослужебные книги печатались на Западе греками-униатами и там подверглись католическому влиянию и порче. Не русским необходимо было сверять свои обряды и тексты по греческим, а наоборот – греки должны были исправлять свои книги и уставы по древнеславянским книгам. Так не без оснований считали противники никонианской реформы.

На упомянутом Соборе греческие патриархи, пользуясь представившимся случаем еще раз унизить Русскую церковь, санкционировали низложение Московского патриарха Никона, бывшего поначалу ярым сторонником реформ, но, убедившись в их принципиальной несостоятельности, ставшего их убежденным противником. Никон сам публично засвидетельствовал лживость и еретичность греческих книг, проклял греческих патриархов, не признав их патриаршество законным, а заодно и всю Русскую церковь за то, что не воспротивилась его низложению. Никон утверждал, что «такова ради беззакония всё упразднилося святительство и священство и христианство – от мала и до велика», так что и самые храмы, по его мнению, теперь уже не настоящие храмы[22]. Последнее, конечно, было уже явным курьезом, но Никон до своей смерти так и остался при своих убеждениях.

Как вскоре выяснилось, пришлые в Россию за подаянием греческие патриархи оказались на самом деле низложенными и, таким образом, на Московском Соборе 1666-1667 гг. их полномочия были незаконными. Отбыв в турецкие пределы, патриархи узнали, что на их кафедры назначены другие. Русскому правительству пришлось приложить максимум усилий, дабы восстановить Макария и Паисия на их кафедрах. Для этого в Истанбул было послано посольство с целью уговорить султана возвратить патриархам их звание. Соглашение было достигнуто путем крупного подкупа. Такими вот нечестными методами русское правительство «узаконивало» решения Московского Собора 1666-1667 гг.!

Но если греки не имели возможности церковного порабощения Русской церкви, зато всю свою ненависть к русским они выместили во время русско-турецких войн, открыто молясь в своих храмах о победе султана над русским православным царем. В 1854 г. Константинопольской патриархией во время Крымской войны была официально распространена «Молитва о державнейшем, тишайшем, милостивейшем и народолюбивейшем царе и самодержце нашем султане Абдул-Меджид-Хане, владетеле нашем». Эта кощунственная молитва была предназначена для повсеместного употребления во всех православных церквях Оттоманской империи. В ней имелись чудовищные для христианской совести прошения от «смиренных и недостойных рабов» о даровании султану «и пресветлым потомкам его» «повсюду победы и добычи»[23].

В 1914 г., когда началась I мировая война, Константинопольский патриарх разослал во все подчиненные себе в Турции митрополии Послание, в котором предписывал в каждое воскресенье за литургией молиться о здравии султана и о победе Турции над Россией, о чем с возмущением писала русская церковная пресса[24].

Не менее чудовищные формы приняла ненависть греков к русским монахам на Афоне. Уже к концу XVIII века греческий Афон, как свидетельствует запрещенная церковными властями на Афоне и даже в России книга «Посмертные вещания Нила Мироточивого», превратился в огромный педерастический бордель. Однако подобный разврат только еще больше способствовал развитию греческой национальной гордыни, сознанию своего якобы превосходства над славянами и русскими. Греческие лжемонахи считали, что Афон должен быть только греческим, а «варварским» славянским и русским монастырям там не место.

Красноречивой иллюстрацией этого стал начавшийся с 1875 г. т. н. «Пантелеймоновский» кризис, связанный с националистической борьбой греческой партии монахов против русских в русском Пантелеймоновском монастыре. Греки требовали, чтобы русские составляли только четвертую часть всего братства и не избирались в руководство монастыря. Страшная смута возникла, когда русской братией был возбужден вопрос об избрании русского игумена. Часть греческих монахов в знак протеста покинула монастырь в 1858 г., забрав из монастырской кассы значительную сумму денег. Несмотря на постановление Афонского Протата, принятого в пользу греческой партии, русским с помощью посла в Константинополе графа Н. П. Игнатьва удалось отстоять свои права и утвердить архимандрита Макария (Сушкина) в качестве игумена.

Но это было лишь новой фазой отвратительной истории, произошедшей в конце XVIII в. в старом Нагорном Руссике (который составлял неотчуждаемую принадлежность Пантелеймоновского монастыря). Тогда

«в старом Руссике греки перерезали всех русских и закопали их библиотеки и иконы. Но тени убитых стали беспокоить совесть греческую, и они покинули Руссик»[25].

События получили продолжение в середине XIX в., когда греческий

«Ксено­фонтский монастырь оттягал у Руссика целый скит, и тамошние греки из опасения, чтобы скит опять как-нибудь не перешел во владение Руссика, стали истреблять в нем всё русское. При этом они жгли и закапывали в землю русские книги, рукописи, иконы, даже священные сосуды с русскими надписями, чтобы и русского духа в монастыре не осталось»[26].

На этом этнические чистки, предпринимаемые греками против русских монахов, не закончились. Новый конфликт вспыхнул во время «архитектурного террора», когда Афонский Протат при поддержке Константинопольского патриарха стал бороться против новых построек и украшений в негреческих монастырях. В 1905 г. под праздник Пятидесятницы монахи Каракальского монастыря учинили настоящее побоище в русской Крестовоздвиженской келлии. Во время дневного отдыха братии в келье наместника монастыря, который отсутствовал по каким-то делам, неожиданно появились один из членов Протата и антипросоп Каракальского монастыря.

«Пока их принимал кто-то из братий… неожиданно появилась толпа каракальских монахов и рабочих монастыря, вооруженных топорами, мотыгами и ломами. Антипросоп быстро выскочил к этому «войску» и занял пост «военачальника», раздавая приказы и руководя действиями «армии». Пришельцы начали крушить здания кельи, разбивать окна, ломать стены. Все русские отдыхали перед праздником и, будучи разбужены непонятным шумом, сразу не смогли понять, что происходит. Некоторые в страхе бежали в лес. Большая часть принялась оборонять келлию. Одному русскому тут же была нанесена рана в голову, и он упал на землю без чувств. Но тут выскочили бодрствовавшие повара, вооруженные кочергами, и посеяли панику в рядах противника. Греки замешкались и были изгнаны. Результаты побоища: 8 иноков были ранены и сильно избиты, на поле брани греки оставили трофеи: 5 топоров и 8 мотыг»[27].

Как констатировал в 1906 г. журнал «Сообщения Императорского Православного Палестинского общества»,

«целью нападения было изгнание русских монахов из келлии, как это уже и было сделано каракальцами относительно других русских келлиотов. Причина притеснения монахов келлии Креста – неисполнение ими монастырского приказания ничего не строить»[28].

Параллельно «архитектурной» войне велась и «колокольная». На этой почве произошло похожее побоище в келлии Благовещения близ Великой Лавры, где греки пытались запретить русским звонить в полученный недавно ими колокол. Когда в другую русскую обитель пожертвовали громадный величины колокол, то он был отобран греками за долги и водружен ими в своем монастыре[29].

Захватническая политика велась греческими монахами в отношении всех негреческих монастырей. В результате к грекам на Афоне отошли многие монастыри, в древности принадлежавшие монахам негреческой национальности: Иверский, св. Павла, Григориат, Дионисиат и другие. Механизм подобных рейдерских захватов осуществлялся по очень простой схеме, вероятно, унаследованной от иудеев, крупных специалистов в этой области. По отзывам русских наблюдателей,

«если несколько греков поступит в какой-нибудь славянский монастырь, то они, приглядевшись, начинают понемногу переманивать туда и других земляков своих и с изумительным терпением добиваются того, чтобы власть игуменская перешла в руки грека. Лишь только удается это, греки свободнее вступают в свои права, и вместе с игуменом так ловко поведут дела, что редкий старожил уцелеет в обители. Захватив монастырь в свои руки, греки начинают истреблять всё, оставшееся от прежних владетелей. Таким образом, несколько чужеземных монастырей на Афоне перешло в вечное владение греков. Славяне, напротив, поступив в греческий монастырь, играют в нем незавидные роли и по простоте своей скоро стушевываются и свыкаются со своим положением. Греки не поручают этим пришельцам никакой должности, не позволяют им даже служить на своем языке и требуют строгого подчинения своим правилам и обычаям… Некоторые славяне поселяются в греческих обителях в виде особенного подвига, чтобы наказать себя за прошлые грехи»[30].

Геноцид русских, славян и вообще всех негреков принял на Афоне, как мы убеждаемся, систематический характер. Неслучайно именно на Афоне так сильно проявился греческий этнофилетизм, ибо эта монашеская республика была местом непосредственного соприкосновения подвижников самых разных национальностей. Не следует обольщаться – с тех пор ничего не изменилось. И по сей день только себя греки именуют «истинными христианами», остальные же народы в церковном отношении являются для них «гоями» и «варварами».

В 1924 г. в Греции возникло т. н. «старостильное» движение. Однако уже вскоре оно превратилось в очередную гиперманифестацию греческого национализма. Например, «матфеевцы», одно из наиболее радикальных крыльев старостильничества, объявили, что к 1948 г. во вселенной не осталось ни одного истинно-православного епископа, кроме хор-епископа Матфея (Карпадакиса), и что все другие Поместные церкви отпали от православия в 1924 г. От этого иерарха они продолжили преемство хиротоний и в настоящее время Церковью Христовой почитают только себя. Есть и другие маргинальные старостильные греческие православные секты, исповедующие подобную идеологию на националистической почве. Это в крови у всех греков, хотя они давно уже никакие не эллины, а обыкновенные средиземноморцы с неарийскими семито-негроидными и тюрко-арменоидными чертами.

В начале 1980-х гг. «матфеевцам» стало известно о существовании в СССР подпольной церкви. В 1991 г. от «матфеевского» Синода туда был направлен митр. Хризостом Фессалоникийский для ознакомления с церковной обстановкой у «катакомбников». По отзывам последних греческие эмиссары вели себя настолько безобразно, что вызвали всеобщее отвращение. Греки хулили всех катакомбных епископов-исповедников и мучеников и поносили всё русское православие.

Уже в 1992-93 г. из-за неясности целей, которые преследовал «матфеевский» Синод в России, возникли трения с известным исповедником «катакомбной» церкви монахом Антонием (Черновым). Скандал разразился в 1993 г., когда отец Антоний посетил Грецию, где его по некоторым данным буквально вытолкали пинками из помещения Синода, стукнув по шее и пригрозив, чтобы тот не совал носа не в свои дела. Суть конфликта состояла в том, что «матфеевцы» не желали рукополагать епископа для братской Российской церкви, что обещали отцу Антонию еще в начале 1980-х гг. Вместо этого в России они открыли своё т. н. «представительство» (некое подобие Экзархата) с весьма туманным каноническим статусом, с которым в России никто из «катакомбников» не знаком.

Не менее лукаво и эгоистично вели себя и «хризостомовцы» – другая ветвь старостильников, не признающая «матфеевскую» иерархию. Восстановив в 1960 г. свой епископат посредством РПЦЗ, вскоре они разорвали с ней всякое общение, обвинив её в экклезиологических отступлениях, хотя в РПЦЗ эти отступления имелись и ранее. В 1990-х гг. разные течения «хризостомовцев» (к тому времени они успели расколоться на несколько частей) также попытались утвердиться в России, но безуспешно, поскольку нашли себе очень мало последователей. Тем не менее, их национальные амбиции так же велики, как и у «матфеевцев». Большинство «катакомбников» весьма скептически относятся ко всем старостильным грекам, «разбойничающим» в России.

> В ОГЛАВЛЕНИЕ <

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Шмеманн А. Исторический путь Православия. Н.-Й. 1954, стр. 327-328.

[2] Скурат К. Е. История Поместных Православных Церквей. М. 1994. Т. 1, стр. 109-110.

[3] Там же, стр. 118-119

[4] История Православной Церкви в XIX веке. Т. 2. СПб. 1901, стр. 440.

[5] Там же, стр. 184-185.

[6] Еп. Арсений. Изследования и монографии по истории Молдавской церкви. СПб. 1904, стр. 25-26 в прим.

[7] Лебедев А. П. История Греко-Восточной Церкви под властью турок, стр. 143.

[8] Скурат К. Е. Указ. соч., стр. 185-186.

[9] Там же, стр. 191.

[10] Там же, стр. 196.

[11] Цит. по: История Православной Церкви в XIX веке. Православный Восток. Т. 1. СПб. 1901, стр. 18

[12] Там же, стр. 23.

[13] Так же точно будет позднее поступать митр. Сергий, призывая церковную эмиграции дать подписку в лояльности советской власти.

[14] Цит. по: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб. 1995, стр. 268.

[15] История Православной Церкви в XIX веке. Т. 2. СПб. 1901, стр. 342-343.

[16] Цит. по: Филиппов Т. И. Современные церковные вопросы. СПб. 1882, стр. 97.

[17] Антоний (Храповицкий), митр. Восточные Православные Церкви. // Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание блаж. митр. Антония… Т. Х, стр. 57.

[18] Иванов-Тринадцатый Г., протодиак. Новый подход к греко-болгарскому расколу 1872 г. // “Русское возрождение”. 1987. № 1(37).

[19] “Церковно-общественная жизнь”. 1907, стр. 293-294.

[20] См.: Егоров В. Русь и славянство: между Востоком и Западом. Обнинск. 2001, стр. 23-26.

[21] См. Каптерев Н. Ф., проф. Патриарх Никон и царь Алексий Михайлович. Сергиев-Посад. Т. 1. 1909 и Т. 2. 1912.

[22] См.: Каптерев Н. Ф., проф. Священство выше Царства. // “Богословский вестник”. 1910, стр. 285-286. По этому поводу известный апологет старообрядчества Ф. Е. Мельников остроумно замечает, что «Никон дал им (никонианам) новую веру, новую церковь и новые книги, а сам ушел от них в беспоповство». – Мельников Ф. Е. Блуждающее богословие. М. 1911, стр. 162.

[23] Альманах «Православие или смерть». № 16. Брань на Афоне. 2001, стр. 74. Здесь приведен полный текст молитвы.

[24] «Миссионерский сборник». 1914. № 12, с. 987.

[25] Благовещенский Н. Афон: путевые заметки, впечатления. СПб. 1864.

[26] См. там же.

[27] См.: Троицкий П. Долготерпение Божие. // “Православие или смерть”. № 16. Брань на Афоне.  2001, стр. 8.

[28] См.: там же, стр. 11-12.

[29] См.: там же, стр. 12.

[30] Благовещенский Н. Указ. соч.